На крышке багажника «рафика», идущего перед нашей машиной, — схематическая карта Советского Союза. Такие же карты на всех трех машинах: обозначены Лиепая, на берегу Балтийского моря, и Владивосток, на берегу Тихого океана. Из Лиепаи мы стартовали неделю назад, во Владивосток должны прибыть через два месяца, и срок нельзя нарушить, это одно из условий нашего автопробега. Жестким графиком предусмотрено движение с максимально допустимой скоростью по бетонкам, асфальту, по грунтовым, грейдерным дорогам, учтены и бездорожье, и небольшие участки целины, и даже броды.
Что представляет собой рижский микроавтобус, знает каждый. Достаточно выйти на улицу и посмотреть на первое попавшееся маршрутное такси или карету «скорой помощи». Так с какой целью легкой машине, предназначенной в основном для города, было придумано такое немыслимое, как мне сначала показалось, испытание?
Руководитель пробега молодой инженер-испытатель Валдис Брант еще до начала пробега свозил меня на полигон, что находится около города Дмитрова. Валдис водил меня по огромным лабораториям, показывал испытательные стенды, демонстрировал бесчисленные испытательные дороги. Была здесь дорога, именуемая «стиральной доской», была и так называемая «бельгийская мостовая» — специально выбитая брусчатка. Были бетонные бугры, горные серпантины, крутые подъемы, где водитель видит из окна своей кабины только небо, была вязкая глина и широченная бетонка, по которой можно мчаться на предельной скорости. Я видел участки дороги, где проверяют различные варианты конструкции, стенды, на которых машина с разгона ударяется о массивную тумбу, а также опрокидывается...
После этого я задумался: какие же еще требуются испытания? Нужны ли они? Спросил об этом директора завода RAF Илью Ивановича Позднякса. И крупных размеров человек с гривой седых волос, похожий на доброго, но крутого папашу, начал свои объяснения со слов «молодой человек», в которых звучала снисходительная ирония. Смысл этих объяснений сводился к тому, что на полигоне-де тепличные условия испытаний.
— Да, да, не удивляйтесь, — сказал директор. — Там водитель знает, где и что его ожидает. А нам необходимы испытания в естественных дорожных условиях и чтоб побольше было неожиданностей. Завод готовит очень большое количество различных модификаций микроавтобуса с самым различным назначением, поэтому необходимо знать все...
Итак, впереди маячила карта, нарисованная на головной машине, которую вел Валдис. Он на предельной скорости сверлил пространство, и два шофера нашей, средней, машины всю дорогу ругали его за сумасшедшую езду. В замыкающем «рафике» ехали два Яна: один очень опытный водитель-испытатель, другой молодой, но оба необыкновенно спокойные. Как ни странно, но их машина, которая шла, постоянно и намеренно отставая, прибывала всегда вместе с остальными. Она просто меньше останавливалась и тормозила. Головная машина была новой, обкатанной. Наша — прямо с конвейера. Замыкающая — уже побывавшая в переделках на дмитровском полигоне. Все это, конечно, было не случайно, как и совершенно разная манера езды у водителей.
...То, что пробег начался, мы почувствовали лишь за Волгой. До этого мы просто ехали до Ленинграда, до Москвы, до Горького... Ехали по беспокойным нагруженным магистралям, мимо нескончаемых городов, городков, деревень... Осваивались с новой для нас ролью людей, решивших во что бы то ни стало через два месяца искупаться в соленой тихоокеанской воде. За Волгой открылись необозримые просторы; степь на горизонте смыкалась с небом, нещадно пекло солнце, дрожало горячее пыльное марево; кончался знойный день, наступала душная ночь с багровым отсветом на закате. А утром опять нетерпеливый возглас нашего командора; «По-е-ха-ли!» Только успел умыться в ручье, как снова начинается напряженная езда, иногда по восемьсот километров в день.
Когда случается прокол, к колесу подходят водители всех трех машин, мелькает инструмент в руках, прошло шесть-восемь минут, и снова: «По-е-ха-ли!» — иногда по-латышски, когда опаздываем, когда шевелиться нужно быстрее. «Пассажиры»: киногруппа, врач и два журналиста — начинают жаловаться — нельзя же так, невозможно разглядеть ничего вокруг, да и речку проехали с песочком, можно бы остановиться. Но Валдис неумолим. Он зажигает среди бела дня фары и велит по рации двигаться всем плотной колонной, тогда нам уступают дорогу другие машины, нас приветствует ГАИ, и двигаемся мы еще быстрее.
А вечером Валдис будет ехать до самого отбоя, утверждая, что по прохладе самая езда. Тут будет выражать свои протесты доктор Владимир Николаевич Войцеховский, очень высокий, худой и сутулый человек с орлиным носом. Вздевая костлявые руки с длинными пальцами, он будет кричать по рации, что водители переутомлены и если не будут его слушаться, то в скором времени заболеют от нервного истощения, дистрофии, авитаминоза и т. д. Валдис же ответит — пусть меняются, сам же он в машине один, никогда не жалуется, и поэтому трудно жаловаться тому, кто едет с напарником. Позже Валдис признался мне, что езда в качестве пассажира утомляет его гораздо больше, поэтому-то он и предпочитает сидеть за рулем без смены...