Просматриваю, перечитываю дневник, который вел летом 73-го года в экспедиции. Это была наша вторая комплексная экспедиция в Аджимушкайские каменоломни (1 Публикации об Аджимушкае были в следующих номерах «Вокруг света»: № 3 за 1969 год; № 8, 11 за 1972 год; №5, 11 за 1973 год.).
День встреч
Керчь. Гостиница. Утром стук в дверь. На пороге Сергей Сергеевич Шайдуров. Мы познакомились с ним в прошлом году в этом же городе в День Победы. Сергей Сергеевич — известный участник Аджимушкайской обороны. Он был в каменоломнях с мая по август 1942 года. В третьем батальоне капитана Левицкого.
Узнали, в каком номере остановился Федор Федорович Казначеев. Пошли к нему. В мае 1942 года Казначеев был начальником Главной рации Аджимушкая. Как и Шайдуров, Казначеев приехал в экспедицию по командировке местных комсомольских организаций для консультации поисковых работ. С Казначеевым я был заочно знаком по письмам.
Втроем отправились в Аджимушкайские каменоломни.
Бродили по знакомым и странно незнакомым холмикам и ложбинкам. Везде стоят двух-трехметровые заросли: был очень дождливый год. Даже полынь и та в рост человека. Мясистые пыльные колючие листья и малиновые (как малиновый пехотный околыш) головки репейников на фоне черных холодных дыр-ходов. И снова стебли и листья... Еще зеленые, но уже до корней пропитанные зноем. Плечом к плечу.
И цветы, цветы! Каких только нет. Даже наши среднерусские незабудки в каменном теньке, но больше всего на открытых местах тюльпанов, ярких, как язычки пламени. Ничего подобного здесь не было ни в мае сорок второго, ни потом. И Шайдуров, и Казначеев, как и местные жители, не помнили такого буйства природы.
Целый день продирались сквозь заросли.
Я не спешил предложить своим спутникам спуститься в каменоломни. И так чувствовалось, что они взволнованы...
Шайдуров неожиданно пошел по склону вверх, попросил лопатку.
— Здесь был наш домик штаба резерва, — сказал Сергей Сергеевич. — До обороны... Вон на том бугорке фашисты ставили друг на друга буханки хлеба, куски сала и кричали: «Рус, буль-буль!» — предлагали сдаваться, показывая, что отходить нам все равно некуда... А в городе по утрам — мы слышали — играл немецкий военный духовой оркестр. Ясно, ясно так слышали.
(Последнее было поразительно точным! В прошлом году в экспедиционном лагере я тоже слышал, как играл как-то утром оркестр в городе, а по гудкам рабочего поезда на переезде можно было проверять время. Южный утренний бриз с моря приносил все далекие звуки.)
...Вдвоем мы расчистили от зарослей небольшую площадку, и Сергей Сергеевич показал следы фундамента и каменной кладки.
— Вот наш домик, — вытирая пот со лба, повторил Шайдуров. — Теперь, если смотреть отсюда, вон в том проломе, недалеко от выхода, размещался в первые дни штаб нашего третьего батальона; правее, внутри (завтра я вам покажу), была столовая, а еще правее и глубже, в штольнях, военный госпиталь.
Здесь был военный госпиталь. Сюда
Сошло прикрытье армии...
Часто мысленно вспоминаю эти строчки из стихотворения Ильи Сельвинского «Аджимушкайские каменоломни»...
12 ноября 1943 года в глубь Центральных каменоломен впервые, почти ровно через год после того, как из черных провалов Аджимушкая перестали раздаваться последние выстрелы его защитников, спустилась большая группа наших офицеров и политработников.
Всего несколько дней перед этим наши части северо-восточного десанта Северо-Кавказского фронта освободили район Аджимушкая. В каменоломни перешел штаб и политотдел 225-й Краснознаменной бригады морской пехоты.
Впереди группы, посвечивая под ноги фонариком, вместе с матросами и солдатами-саперами шел человек в защитной армейской форме, с объемистой полевой сумкой. Это был военный корреспондент, поэт Илья Сельвинский.
В каменоломнях лежали останки солдат и командиров, присыпанные каменной пылью. У многих на груди или рядом под рукой были винтовки и карабины, у некоторых автоматы.
В одной из штолен Сельвинский и его товарищи увидели ящик, железный полковой ящик с толстыми папками. В них были списки солдат полка или батальона. Прямо на земле лежали разбросанные документы, бумаги, письма, противогазы... Сельвинский нагнулся и поднял несколько листочков. Это были письма, и их можно было прочитать. В одном из писем жена просила мужа писать почаще. В другом о том же мальчик просил отца...
Так родились строчки:
А он лежит средь этих голосов,
Поникнув над финансовой папкой...
В черновиках поэта встречается и упоминание о 20 тысячах солдат, которые стоят как рыцари, и о «полковнике боевой страды». А ведь имя полковника Ягунова, командира подземного гарнизона, стало известно лишь в конце пятидесятых годов...
Возможно, Сельвинскому, первому исследователю Аджимушкая, который шел по свежим следам трагедии, были известны какие-то документы, которые до нас не дошли.
Но какие? И что сталось с железным ящиком? Этого бывший политработник Иван Саввич Проценко (сейчас преподаватель одного из московских вузов), из письма которого мы и знаем о подробностях первого похода в каменоломни, к сожалению, сказать не мог.
