Апрель 1853 года
Приход Сент-Джеймс, Луизиана
Селина Керкленд смотрела на простой деревянный гроб. Дождь барабанил по крышке, превращая открытую могилу в грязную яму. Острый запах сырой земли и привкус песка во рту вызывали тошноту. Дул пронзительный ветер. Ледяные капли окружали плотной пеленой и иглами вонзались в щеки. Дрожа, Селина плотнее запахнула длинный плащ с капюшоном. Казалось, озябшая природа тоже прощалась с ее свекровью.
Стивен взял Селину за руку.
– Погода становится все хуже. Пора возвращаться домой.
Оцепенев от горя и холода, Селина забралась в повозку и села рядом со свекром; муж устроился на козлах. Ослепительная молния разорвала небо, и почти одновременно землю потряс оглушительный гром. Селина обхватила руками округлившийся живот, словно пытаясь успокоить отчаянно толкавшегося ребенка.
Дождь сердито набирал силу и скоро превратился в ливень.
– Господи, что за напасть! – простонал Стивен и взмахнул кнутом.
Лошади нехотя послушались и куда-то побрели. Селина попыталась удобнее устроиться на жесткой скамье. Как ему удавалось что-то разглядеть в этой беспросветной мгле?
– Должно быть, скоро появится мост?
Лошади дернули и с диким ржанием рванули влево.
– Тпру! – закричал Стивен, но голос утонул в громовом раскате.
Повозка опрокинулась. Селина в ужасе вцепилась в грубый край; из разодранных ладоней потекла кровь – такая же холодная, как нескончаемый ливень.
Обезумевшие лошади били копытами. Одна снова заржала, раздувая ноздри, и попыталась двинуться вперед. Вторая натянула вожжи, стараясь повернуть назад. Надеясь усмирить испуганных животных, Стивен отчаянно размахивал кнутом, и в этот миг вспышка молнии озарила путь.
Там, где должен был стоять мост, зияла черная дыра, но Селина слишком поздно увидела обрыв и слишком поздно закричала.
Лошади и повозка столкнулись. Воздух наполнился ржанием, скрипом, стуком железа о дерево. Повозка понеслась к реке.
– Госпожа Селина!
Селина вздрогнула, проснулась и едва успела удержаться, чтобы не упасть с подоконника. Провела ладонью по глазам, удивилась яркому солнцу и посмотрела на Мари. Горничная стояла возле кровати, складывая одежду и бросая на нее встревоженные взгляды.
– Прости, я, кажется, кричала? – Селина потерла затекшую шею.
– Снова дурной сон?
Селина кивнула.
– К тому же уснули сидя. Простите, мадам, но если ложиться ночью в постель, то постепенно можно привыкнуть отдыхать по-человечески, а не дремать на подоконнике, как кошка.
– Тебе известно, что мешает мне нормально спать. – Селина встала с синих бархатных подушек и подошла к туалетному столику.
– Прошел всего лишь год с того дня, когда мистер Андруз нашел вас под сломанной повозкой. – Голос Мари смягчился. – Страшные воспоминания еще не успели отступить. Такая тяжкая потеря!
Раздался короткий стук в дверь, в спальню заглянул юный Линдзи Андруз и с сияющим видом провозгласил:
– Тревор возвращается! Тревор возвращается!
Селина поморщилась от слишком громкого голоса. Мальчик широко улыбнулся; веснушчатое лицо вспыхнуло восторгом.
– Здравствуйте, миссис Селина. Мой старший брат едет домой.
Она кивнула и слабо улыбнулась.
– Спасибо, Линдзи, но мне об этом уже известно.
Парень исчез, а из-за двери донесся радостный смех.
Удивляясь своему мрачному настроению, Селина принялась складывать туалетные принадлежности в одну корзинку, а ленты, гребни и расчески – в другую.
Горничная поставила одну из корзинок на кровать, чтобы убрать белье.
– Ах, этот несносный мисчи Тревор! Знаете, что он приехал в Новый Орлеан уже неделю назад, но только вчера вечером соизволил сообщить отцу о том, что возвращается домой? Фу какой стыд!
– Откуда мне об этом знать?
Селина заметила, что горничная назвала старшего сына Джастина Андруза «мисчи»: этот местный вариант французского слова «месье» выражал особую симпатию. Шоколадная кожа служанки блестела от пота: с раннего утра она старательно переносила вещи госпожи в другую комнату.
– Не пора ли тебе немного отдохнуть, Мари?
– Нет-нет, все хорошо. – Горничная широко улыбнулась и продолжила начатый разговор: – Наверное, мисчи Тревор перевернул вверх дном весь Новый Орлеан. Готова поспорить, что после его отъезда Англия наконец-то вздохнула спокойно. Зато теперь нашим папашам будет не до сна.
Селина бросила в корзинку щетку, но промахнулась – та со стуком упала на пол, – подняла, бросила снова – на сей раз удачно – и начала разбирать ленты.
Мари тут же вмешалась:
– Pardonner-moi. Ne vous en faites pas[1].
Селина взглянула на пестрый клубок, вздохнула и бросила ленты вслед за щеткой.
– Да, пожалуй, лучше доверить все тебе, я только мешаю.
На певучий диалект французского квартала Мари переходила всякий раз, когда пыталась успокоить госпожу. Она обладала редкой способностью имитировать любой акцент, услышав лишь несколько слов. Селина порой подозревала, что те гибкие французские интонации, которые горничная выдавала за собственные, были столь же искусным подражанием. Своей пестрой, красочной речью Мари артистично создавала иллюзию небольшой разноязыкой толпы.
