Когда в январе 1988 года отмечался 50-летний юбилей Владимира Высоцкого, не было, кажется, ни одного печатного органа в нашей стране — от многотиражек до центральных газет, — который восторженно не высказался бы о замечательном барде, актере, поэте, гражданине. По Центральному телевидению показали четырехсерийный фильм, ему предшествовал двухсерийный — также по Центральному — и сопутствовали односерийные по некоторым автономным программам. Информационная служба Всесоюзного совета клубов самодеятельной песни (КСП) в своих регулярных бюллетенях зарегистрировала пик публикаций, воистину равный солнечному протуберанцу. За все предыдущие годы, вместе взятые, не было о Высоцком напечатано, сказано и показано столько, сколько в недели и месяцы, сопутствующие юбилею. В очень многих городах и поселках страны прошли вечера памяти Высоцкого, иные из них тоже транслировались, были проведены юбилейные сессии[1].
Стали появляться и содержательные книги, издаваемые как в Москве (в издательствах «Книга», «Советский писатель», «Физкультура и спорт», «Музыка»), так и в ряде других городов. На подходе сейчас находится сразу несколько книг. В качестве главного редактора «Библиотеки поэта» могу сообщить, что в подготовленном у нас томе «Авторская песня» (Большая серия) творчеству В. Высоцкого, конечно же, будет уделено должное внимание.
Как бы кто ни относился к Высоцкому — «по Куняеву» или «по Крымовой», — нельзя не признать, что подобный общенародный всплеск внимания к судьбе и творчеству поэта — явление почти беспрецедентное. Впрочем, юбилей лишь подчеркнул и высветил ту любовь и то внимание к Высоцкому, которые проявлялись и прежде и выразились, например, в грандиозных его похоронах и в массовых шествиях к могиле.
Сейчас, однако, мне хотелось бы обратить внимание на одну болезненную, можно сказать, тотальную беду, как нашего общественного мнения в целом, так и искусствознания в частности, применительно к Высоцкому. Беда эта, если сформулировать ее суть, сводится к шараханию из крайности в крайность. Каждый из нас видел, вероятно, многопудовую чугунную «бабу» на тросе, широко раскачиваемую строительной стрелой перед обветшалым домом, который надо расколотить. Отлетела эта «баба» подалее от ординара и пошла на сближение со стеной: раз! — провал, два! — пролом, три! — кирпичный обвал, дело сделано, можно вызывать самосвалы для вывоза строительного мусора.
Крайне полезная операция, когда речь идет о сносе руин, в том числе и общественных! Но если чугунная «баба», вдохновляемая не очень трезвыми (в научном плане) мужиками, начинает самозабвенно стараться над сокрушением и красивых, добротных строений?
Да, неуемные люди в прошлом далеко оттащили ее вбок, за ординар: все-де авангардное плохо! Так что же — признаком большого ума является ныне отмашка в другую сторону: все-де реалистическое плохо?.. Круши, ребята, однова живем!..
Да, неуемные люди раньше высоко-высоко, аж под небо, завели дуру-«бабу»: только-де соцреализм (тупо, мелочно, регламентированно трактуемый) — это хорошо! Значит, естественно, «баба» сейчас шибко поумнела, коль скоро она в осколки, напрочь разносит всю вековую постройку, суть и смысл которой — взгляд на пестрый клубящийся мир с высокой смотровой площадки?..
Ни «баба»-дура, ни мужики-стропали и в ум не возьмут, что их размахивания типа «не Шолохов, а Булгаков», «не Маяковский, а Пастернак», «не Фадеев, а Платонов», не «…, а…», «либо…, либо…» станут восприниматься уже в недалеком будущем смешнее смешного! В том-то и дело, что не «или — или», а «и — и»!
И в таком вот контексте скажу о Высоцком: мне претят и его безудержное обожествление (пошла «баба» налево), и его пренебрежительное низвержение (пошла направо), и мутные коловращения вокруг его имени. Только правда — во всей ее полноте.
Фимиам, обильно воскуренный в юбилейные недели 1988 года, уже вызвал повсеместную ироническую усмешку в адрес тех, за чьими стараниями виделись фанатичный надрыв ли, стремление ли утвердить свою запоздавшую значительность в судьбе поэта. Не будем говорить и о непрофессионалах, которые в те дни молились так старательно, что и себе разбили лоб, и на лбу поэта оставили ссадины. Я имею в виду, например, тех редакторов, которые (разумеется, из лучших побуждений!) составляли программы передач сплошь из патриотических, или сплошь из военных, или сплошь из драматически напряженных его песен, сильно искажая представление о многогранности его наследия, вольно или невольно обедняя его. Сам же Владимир Высоцкий, начиная с первого публичного концерта в ленинградском клубе «Восток» (в январе 1967 г.), каждое свое выступление продуманно строил как многогранное, многоаспектное действо, затрагивающее по возможности все струны человеческой натуры: от готовности легко и бездумно отзываться на шутку до стремления глубоко задумываться над проблемами мирового зла и своей личной вины за неустройство окружающего нас мира… Но бог с ними, с тогдашними «игроками на одной лишь басовой струне» (хотя немалое число слушателей, надо сказать, они отвратили тогда от радиоприемников своей собственной прямолинейностью). Впрочем, если бы только
