Из архива дворца архиепископов Нарбоннских.
Фрагмент неотправленного письма к Верховному
Инквизитору Франции, кардиналу Гильому
Меричи от члена Трибунала Sanctum Officium в
Нарбонне, квалификатора Роберта ле Вуграйе,
сентябрь, 1441 г.
"… Сообщаю, Ваше Преосвященство, о докладе аббата из прихода Сен па Жерми, что недалеко от замка Рен — ле — Шато. Сей приход, отнесен к приорату виконтства Норбоннского, а вашим верным слугой — отцом Лекором, производится пастырство овец Святой Церкви. Докладывает верноподданный Ваш, что дьявольским образом исчез маяк этой деревни, который был отстроен почти пятьдесят лет назад, поглотив с собой известного Вам рыцаря ордена Алькантара — Дальента дес Хизе, что был послан в те края с делегативной[1] миссией Sanctum Officium[2]. Вместе с сим рыцарем пропал и служитель маяка — Соджер Громби, более известный под именем чернокнижника Ирменга Борнуа из Тулузы. Чему вышеозначенный аббат был свидетелем, а в правдивости слов его усомниться не дают два очевидца, которые были ранены преступником и тщательный их опрос представителем Святой Инквизиции в этих краях — младшим инквизитором Пель-Ди-Гемцоном. К сему исчезновению были причастны и трое нотириев[3] деревеньки, которых допросили с пристрастием, и установив их виновность, передали в введенье Тулузы, для проведения казни. Копии протоколов допроса я прилагаю с данным эпистолярием. Так — же опросили и всех жителей поселения, но еретиков больше не обнаружили. На месте маяка сейчас — глубокая яма, которая светится дьявольским огнем, наподобие огней святого Эльма, когда наступают сумерки. Вокруг стоит оцепление из стражи Рен — ле — Шато и прихожан аббатства. Умоляю, Ваше Преосвященство, направьте к нам старших делегатов Святой Инквизиции и подпишите индульгенцию на все деяния нашего капитула. В том числе, и на привлечение к ответственности младшего виконта — сына Пьера Гильома Третьего — незаконнорожденного Готье, хозяина ле Шато, весьма богатого поместья, а ценности, найденные в его замке послужат на благо нашей Святой Матери — Церкви".
* * *
Конец лета в этом году выдался очень холодным. В Скандинавии и на севере Франции дожди поливали через день, уничтожая посевы и превращая дороги в непролазную грязь, обрекая крестьян на голодную зиму, пережить которую предстоит далеко не всем. Голодные черные вороны довершали дело, разоряя поля, вызывающе крича подле дохлых туш коров и тощих быков, предрекая смерть измотанным от борьбы с непогодой землепашцам. Голые ветви деревьев, с которых ветер и дождь сорвал последние листья, походили на вытянутые руки скелетов, взывающих к небесам о снисхождении.
С востока шли вести о моровой язве, великой битве с Антихристом, в которой Войско Церкви потерпело поражение, Нормандия и Бретонь, не успев оправиться от кровавых событий коронации Карла Седьмого в Реймсе, напряглась в ожидании неминуемой катастрофы, истово молясь и жертвуя Церкви Папской свои последние сбережения. Год назад закончился мятеж знати, безумное время Прагерии[4]. Шли слухи о бегстве Папы и о том, что собирается новый крестовый поход…
Рыбаки деревни Сен па Жерми, так — же как и все в округе — проклинали непогоду и торчали в своем трактире с дурацким названием — "Рваный Невод" не обращая внимания на слухи и сплетни. Правда, дураками они себя не считали, а по сему в море не ходили, предпочитая весело проводить время вынужденной передышки мерно чокаясь глубокими кружками, наполненными горячим вином, справедливо считая "что в такую погоду не то, что треску, а и дохлую селедку не поймаешь!". Им это казалось смешным, и они громко ржали, щупая двух дородных официанток, разносивших вино и жареную рыбу между столами.
Смотритель местного маяка — Соджер Громби — объявил гулякам, что с него достаточно, иначе он не сможет сосчитать все ступени до площадки, на что ему резонно возразили, что "сосчитать он может, только головой вниз", после чего последовал взрыв хохота, стук кружек, пьяные вопли с пожеланиями доброго пути и отборные морские ругательства.
Громби — низкорослый, седой в висках, когда — то бывших брюнетистыми, с признаками близорукости, изрытой оспой лицом, длинными худыми руками и огромной золотушной залысиной на лбу, допил свою кружку и, покачиваясь, пошел к выходу.
Дверь за ним хлопнула, он с жадностью вдохнул мокрую прохладу ночи и легкий морской бриз, наполненный грозовой свежестью. Спустился со ступенек, возле конюшни справил малую нужду и отправился к распахнутым воротам таверны, причем с таким галсом, что не каждый шкипер рискнул — бы положить свою шхуну в столь опасный фордевинд.
Покачиваясь, как истинно пьяный человек, смотритель прошел через деревню, лес и скальную тропу, ведущую к маяку, прибыв на свое рабочее место примерно через час, после того, как покинул своих товарищей. Повозившись, он с трудом открыл дверь башни и вошел внутрь.
Через несколько шагов стало понятно, что алкоголь, столь сильно затруднявший его передвижение, куда-то испарился. Громби осторожно засветил лампу и пошел наверх, в фонарную комнату, по привычке отсчитывая 98 ступенек к небу. Там он принялся за работу: зажег несколько широких чаш с маслом, прикрыл фитили стеклянными колпаками, пламя разгорелось, ярко вспыхнуло и теперь его можно было увидеть за несколько морских миль.
