…Жена сварила кофе.
Сделав первый глоток, всегда самый вкусный, Николай Владимирович напомнил:
– Достань, пожалуйста, черный галстук. У нас сегодня ученый совет.
– По Мельничуку? По его новой работе? – жена всегда находилась в курсе институтских дел. – Он, правда там изобрел что-то особенное?
– Ну, скажем, не изобрел, – хмыкнул Николай Владимирович. – Скорее, открыл. То есть, это сам он так считает. Но Хозин и Довгайло подыгрывают ему. Они лизоблюды. Честно слово, я съезжу Мельничуку по роже.
– Правильно, – кивнула жена. – Истину, даже научную, надо уметь защищать. – И понимающе попросила: – Ты только не увлекайся, милый. Ты же доктор наук. Ну, одна, ну, две пощечины. Будь сдержан. – И все-таки не выдержала: – Что он такое открыл?
– Закон всемирного давления.
– А как же Ньютон? – заинтересовалась жена. – как быть с законом всемирного тяготения? Что делать с такой фундаментальной физической постоянной, как гравитационная? Ее ведь не зачеркнешь. Она учитывается во всех учебниках.
– Учебники – вздор. Мельничука учебники не трогают.
– Ну, хорошо, пусть так. Пусть не трогают. Но что делать с этим? – Жена выпустила из рук чашку. Чашка – старенькая, надтреснутая – ударилась о пол и незамедлительно раскололась. Бедные осколки, звеня, покатились под стол. – Что-то же заставляет чашку падать?
Допивая кофе, Николай Владимирович с наслаждением пояснил:
– Я же говорю. Сила всемирного давления! Так провозглашает профессор Мельничук. Он утверждает, что сила всемирного давления отменяет все, чем наука пользовалась со времен Ньютона.
– Ну и ладно, ну и Бог с ним, – миролюбиво улыбнулась жена. – Как ни называть, чашка все равно разбивается. – Неопределенная улыбка тронула ее красивые губы: – Только зачем Мельничуку такое странное открытие? Он думает, что заслуживает Нобелевской премии?
– «Открытие новой истины,– ядовито процитировал Николай Владимирович, – само по себе является величайшим счастьем. Признание почти ничего не может добавить к этому».
– Это так Мельничук сказал? Он совсем ничего не просит?
– Ну, почти ничего… Так, мелочи… Скажем, заменить в учебниках имя Ньютона на имя Мельничука…
– Поэтому ты и хочешь дать ему пощечину?
– Мельничук издал книгу. – Николай Владимирович усмехнулся. – Мельничук утверждает, что книгу заказал Ученый совет. Но я член совета и хорошо помню, что речь шла о небольшой научно-популярной брошюре, в которой вовсе ни к чему было отвергать давно работающие физические законы. Похоже, – саркастически заметил он, – пресловутая сила новоявленного всемирного давления – это сам Мельничук и его окружение.
– А ты не завидуешь, милый?
Николай Владимирович поперхнулся:
– Если Ученый совет выступит в защиту этого неистового ниспровергателя классиков, я точно влеплю ему пощечину. Пусть потом товарищеский суд восстанавливает истину. Может пойдет на пользу всей науке. Сама подумай… Мельничук, Хозин, Довгайло… Они же чистые демагоги.
– Хорошо, хорошо, вот твой галстук, – примирительно сказала жена. – Ты немножко погуляй. Пройдись по липовой аллее. Там спокойно. Время у тебя еще есть, и нос не покраснеет, как бывает, когда ты ходишь под тополями. Аллергия, но попробуй объясни это недоброжелателям!
Николай Владимирович и сам хотел прогуляться.
Дать пощечину Мельничуку, вырвать решение из рук Ученого совета, льстиво предавшегося нахалу и невеже, – эта идея родилась в нем не сразу, но все больше и больше ему нравилась.
И утро выдалось что надо, воробьи так и вспархивали из-под ног.
Неплохо бы, подумал он, заглянуть к Мишину. Хотя бы на десять минут. Это немного, но с Мишиным интересно провести даже десять минут. Усатый экспериментатор, с калькулятором, вечно болтающимся на груди, конечно, сразу полезет к своему невероятному аппарату, смонтированному в почти подпольной лаборатории и на собственные деньги. «Еще денек, – скажет, как всегда, любовно поглаживая некрашеную металлическую панель, – и мы услышим голос Неба!»
Это была заветная мечта Мишина: услышать, что там звучит, в Небе.
За липовой аллеей тянулись жилые дома. Кое-где в окнах – люди, цветы. Но все верхние этажи казались непроницаемыми, как на незаконченном рисунке. Такими же казались облака, медленно плывущие над домами. Эта вечная незавершенность мучительно волновала Николая Владимировича. Он взглянул на балкон, с которого ему вчера помахала рукой симпатичная девушка. Но сегодня за решеткой длинной застекленной лоджии прыгал противный рыжий пацан. Он показал Николаю Владимировичу широкий, как нож, язык. А на углу, где вчера чинил мопед у гаража знакомый пожилой механик, стояла лошадь у коновязи.
Нет, лучше вернуться к Ученому совету…
Приду сейчас на совет. Выслушаю Мельничука. Выслушаю его защитников, выступающих против давно установленных физических законов. А потом влеплю пощечину.
Николай Владимирович наслаждался.
Он любил свой городок – небольшой научный городок, лет тридцать назад выросший при искусственном море. Если бы не внезапные и необъяснимые изменения: то вдруг исчезал давно примелькавшийся памятник, а на его месте возникал пестрый газон, то вдруг вместо молоденькой лаборантки возникала в лаборатории почему-то ничему не удивляющаяся прокуренная седая мегера, то вдруг веселая дискотека занимала место старого склада, он бы каждый день встречал с восхищением, как сегодня.