Виктор Цой как подростковый певец и деструктор

Виктор Цой

Чем дольше живёшь, тем больше разочаровываешься: в себе, в других, в любимых сказках и т. п. Годы отягощают не только болезнями, но и разочарованиями. В любимых песнях нередко разочаровываешься тоже. Впрочем, мне до сих пор нравится «Интернационал», гимн Советского Союза, а также вот это из Виктора Цоя:

Правда, в устойчивой привязанности к указанному стиху вряд ли следует признаваться в хорошем обществе, потому что, как я понимаю, завышенная самооценка и стремление совершить что-то выдающееся — это феномен подростковый, а в более зрелом возрасте такие вещи встречаются обычно у людей припыленных: творческих личностей и хронических неудачников не без способностей, тогда как большинство нормальных людей переключается на возделывание своей скромной нивы и пользование доступными радостями жизни.

Разумеется, у меня автоматически возникает неприязнь к любой привлёкшей моё внимание знаменитости, а в качестве формальных поводов всегда отыскивается ЧТО-ТО — или по крайней мере это что-то видится моему не очень глубокому уму, затуманенному завистью к чужой заслуженной славе. Вот с этими-то формальными поводами я и попробую здесь разобраться.

Виктор Цой — одно из самых ярких и опасных открытий, которые ожидают всякого подростка в русскоязычной части мира. Сам по себе Цой довольно симпатичен (если не думать о его соседях, которые, быть может, очень страдали от его ночных музыкальных упражнений за стенкой), но его ярые поклонники — это, как правило, расхлябанная мразь, загаживающая подъезды и пачкающая краской дома и заборы. Слабая нервная система, изнеженность, несклонность к самодисциплине, неспособность к систематическому усилию и букет дурных привычек — основные качества последователей Цоя. Когда эти волосатые недоросли с кольцами в ушах и пирсингом на всяких местах стонут в подземном переходе: «Перемен! Мы все хотим перемен!», я с ужасом думаю: упаси меня Боже от перемен, которых они хотят. У меня с ними разные желательные перемены.

Повышенная вредность Цоя обусловлена не только его талантом, но также тем, что, в отличие от других популярных деструкторов, он подкрадывается к людям в их самом неблагоприятном возрасте: когда половые гормоны уже толкают на подвиги, а ума и жизненного опыта ещё нет.

Есть «просто» подростковые песни: про мальчиков-девочек, про любовь, белые розы, тополиный пух и т. п. А есть подростковые песни с претензией на взрослость: на трагичность, философичность, героичность и т. п. Так вот, это как раз песни Виктора Цоя. Основные поклонники Цоя — сопляки, переполненные жалостью к своим трагическим личностям. Цой вечен — настолько, насколько вечной является проблема неприкаянной молодёжи. Тех, кому удаётся перевалить «за тридцать», песни Цоя худо-бедно отпускают: перестают «брать за душу». И дело прежде всего в том, что к этому возрасту обычно успевают надоесть «перемены».

На подростковые умы Цой производил и производит, разумеется, очень сильное впечатление — своими чёрными одеяниями, сдержанными манерами, молчаливостью и т. п. Нервной молодёжи нравится представлять свою жизнь высокой драмой на пустом месте, а в Цое она получила образец того, как надо это делать. На самом деле вся цоевская драма сводилась к столкновению неусидчивого разболтанного подростка с грубой советской действительностью, требовавшей от всех прилежания. Родительские харчи были неплохим буфером в этом столкновении, а вовремя сделанная «отмазка» от военной службы обеспечивала возможность безмятежного творческого поиска, прерывавшегося разве что пьянками.

«Предчувствие трагического конца» — это тоже для подростков с их недоразвитым критическим мышлением. На самом деле их герой стал просто жертвой своего обывательского благополучия: ехал на рыбалку в собственном автомобиле и умудрился столкнуться с автобусом. Если бы он мчался выручить друга, об этом бы твердили навзрыд. Кстати, почему тот, кому по психиатрическим соображениям дали освобождение от военной службы, получил, тем не менее, водительские права — вопрос интересный. Наверное, нарвался-таки в милиции на каких-то незрелых типов. Иначе говоря, стал жертвой собственной популярности.

В подростковых представлениях Виктор Цой — «последний герой» и «звезда по имени Солнце». Правда, непонятно, почему герой — последний, зато подростковым максимализмом вполне объясняется стремление фигурально заменить наше главное небесное тело светлым образом Цоя вместо того, чтобы просто добавить этот светлый образ в какое-нибудь «созвездие имён».

Виктор Цой, герой с «белым билетом», всеми своими особенностями был обречён на то, чтобы стать кумиром молодёжи в вырождающихся русскоязычных обществах. Он обладал таким на редкость эффектным сочетанием внешних и внутренних качеств, что лучшее трудно себе представить. Если пробовать указать что-то похожее, это будет разве что Элвис Пресли или «Beatles». Цой — неповторимый «последний герой» в том смысле, что тему смутного протеста он исчерпал почти до дна. Всякий, кто пробует снова её черпать, воспринимается как его жалкий подражатель. Когда в обществе сложились и потребность, и возможность развивать эту тему, появился Цой. Были в то время и другие рок-протестанты, но самые проходные интонации, самая точная подростковость и самая востребованная степень мутности оказались у Цоя. Вдобавок быть корейцем в стране, тоскующей по иностранщине, — это прибавляло пикантности.