Год 1621, якутская земля
Проводник был очень осторожен. Он медленно продвигался вдоль говорливого ручья, поросшего созревающей морошкой, отодвигал массивным копьем с костяным наконечником особенно густой кустарник, подолгу вглядывался в черный, стоявший стеной низкорослый ельник, настороженно крутил головой и принюхивался как пес к разнообразным запахам леса. Его узкое лицо, испещренное глубокими морщинами, ни разу за долгий день похода не повернулось к небольшому отряду белокожих пришельцев, топающих за ним с тяжелым дыханием и надрывными ругательствами. Дело проводника вести и указывать путь, а не сочувствовать тем, кто пообещал три железных топора, несколько ножей и кожаный мешок с пороховым зельем за то, что он доведет их до нужного места.
– Долго ты еще нас по болотине водить будешь, буляш[1]? – недовольно рыкнул заросший густой рыжеватой бородой мужик в потемневшей кольчуге, надетой поверх стеганой куртки. – Али врешь, что знаешь, где небесный камень упал?
– Идти надо, – впервые с утра подал голос высохший старик-провожатый и посмотрел по сторонам, как будто выискивал знакомые ему места или знаки. Вот он остановился возле замшелого дерева, потер заскорузлой рукой кору, чуть ли не носом уткнулся в нее. – Скоро, однако, будем на месте.
– Батька, Рада не дойдет, – подошел к рыжебородому молодой высокий мужчина, чем-то схожий с ним особенными чертами. Такие же резкие, изломанные формы лица, рубленые скулы, густые брови над темно-карими уставшими глазами. – Мальца кормить надо, переодеть, да и нам отдохнуть надобно.
– Я говорил тебе еще в Енисейском острожке, чтобы оставил девку, – тихо рыкнул рыжебородый. – Родила бы там и дожидалась твоего возвращения, когда мы закончим дело. Не послушался? Тягай теперь на своих плечах обузу. И чтоб я не слышал от вас нытья! Все, разговор окончен!
Добр – сын рыжебородого – скрипнул зубами и поспешил против движения небольшого отряда, состоящего из десятка вооруженных охотников и мангазейских служилых людей, пристроился рядом с тяжело бредущей женщиной, в руках которой находился небольшой попискивающий сверток. Чтобы спастись от гнуса, женщина полностью обмотала свое лицо платком, и только пронзительно черные глаза выдавали отчаяние и усталость.
– Идем, Рада, – тихо сказал мужчина, забирая сверток с ребенком у жены. – Совсем немного осталось. Буляш сказал, что впереди зыбун и болотина, а посередь есть остров. Там заночуем, а завтрашним днем уже будем на месте. Надо потерпеть.
Женщина беспрекословно побрела дальше, но постепенно шаг ее стал более упругим. Без дополнительного груза, оттягивавшего руки, Рада повеселела, но не подала виду. Длинный дорожный плащ с меховой подбивкой за время долгого путешествия вытянулся бахромой по подолу, на рукавах и плечах появились дыры от сучьев и прожженные точки от угольков костра.
Тем временем старый эвенк, который словно не ощущал усталость от десятков пройденных верст, шагал и шагал вперед, пока под ногами противно не заходила земля. Зеленый мшаник, колыхаясь словно студень, резко затормозил движение отряда. Никто не хотел провалиться в черную глубину трясины, когда цель, по словам буляша, была рядом. Вытянувшись цепочкой, люди медленно и с опаской продвигались дальше и дальше в самое сердце тундрового болота.
Зыбун закончился, и как обещал проводник, потянулись болотистые места с тягучей маслянистой поверхностью и булькающими пузырями.
– Всякая нечисть собирается на шабаш, – пробормотал грузный дядька в драном подпоясанном кафтане. За широким кожаным поясом у него был заткнут топор с длинным топорищем, а на плечо закинута пищаль. Стрельцов в отряде после Мангазеи осталось всего трое: он – Будила, Пискун да Бочара. Остальные так себе, верные люди рыжебородого Мамона, по слухам, шедшие с ним аж от Твери, и называющие его всю дорогу князем. Сумасшедшие, с огнем в глазах. Что посулил им Мамон, интересно?
– Ты про какую нечисть разговор завел на ночь глядя? – недовольно спросил худой как жердина на прясле Гудим. Резкий мужичок, хоть и телом слаб. Злой, на любую беду первым бросается, тем и ценен для Мамона.
– Знамо, про какую, – фыркнул Бочар, поддерживая друга. – Болотники, лозники, оржавники, да русалки, которые за компанию пошалить могут. А уж про кикимору и говорить нечего. Как от них отбиваться? Чародеев у нас нет.
– Чародеи – народ редкий, – сплюнул на землю присоединившийся к разговору еще один приятель Мамона – пожилой жилистый, заросший как леший, мужик лет сорока по имени Кручина. А, может, и более лет ему будет. Кто ж разберет. Рожа-то воровская, глаза бегают по сторонам, остановиться не могут. – Они сейчас все у князей, а больше всего у Милославских. Успели взрастить на Источнике.
– Слышал, они по деревням своих гридней рассылают с воеводами искать детишек с Искрой, – с трудом выдергивая ногу из вязкой трясины, откликнулся Пискун. Опершись на длинную вагу, он остановился, навалившись на нее. Остальные с недовольными возгласами поторопили его, чтобы не задерживал продвижение. – Дайте воздуху хлебнуть, окаянные! Задохнулся… Да только где этих помеченных искрой детей найти? Всех подчистую вымели. Чародеи на Руси остались.
