Самолет был старым, с четырьмя плазменными двигателями. Такие давным-давно не производились, и летать на нем было не только невыгодно, но даже небезопасно. Однако упрямый «ветеран воздуха» уже двенадцать часов продирался сквозь плотную пелену облаков, хотя сверхзвуковой реактивной машине на этот маршрут потребовалось бы вдвое меньше.
И оставалось лететь еще по меньшей мере час.
Агент, сидевший в просторном пассажирском салоне, прекрасно знал, что расслабляться рано — его работа не окончена, пока самолет не приземлится. А последний час всегда кажется самым длинным.
Он взглянул на единственного пассажира, который сейчас дремал в глубоком кресле, тихо посапывая и уронив голову на грудь.
Пассажир с виду был самым обыкновенным. И не подумаешь, что сейчас он — самый важный человек в мире.
Генерал Алан Картер встретил вошедшего полковника угрюмым взглядом. Под глазами генерала набрякли мешки, в уголках рта залегли суровые складки. Генерал попытался сложить бумаги, которые держал в руках, обратно в папку, но сделал это неловко — и бумаги посыпались на пол.
— Уже скоро, — спокойно сказал полковник.
Светлые волосы полковника Дональда Рейда были гладко зачесаны назад, над губой топорщились щеткой седеющие усы. Мундир сидел на нем как-то неловко. Как будто полковник не привык носить форму — как, впрочем, и его старший коллега.
Оба они были учеными, специалистами высочайшего класса. Их отобрали для работы над сверхсекретным проектом по заказу военного ведомства — а следовательно, учитывая специфику работы, не таким уж и необходимым для человечества.
У обоих на мундирах красовались нашивки с буквами «ФЦИПМ». Каждая буква была вышита на отдельном маленьком шестиугольнике — две вверху и три внизу. На среднем шестиугольнике был символ, который кое-что прояснял относительно рода занятий этих людей. У полковника Рейда, например, на нашивке был кадуцей — символ военной медицинской службы.
— Угадай, чем я сейчас занимаюсь, — сказал генерал.
— Складываешь бумаги в папку.
— Нуда. И считаю часы. Считаю часы, как дурак! — Его голос сорвался почти на крик. — Сижу с потными ладонями, сердце колотится как сумасшедшее — и считаю часы! Да что там — уже минуты. Семьдесят две минуты, Дон. Через семьдесят две минуты они должны быть в аэропорту.
— Ну хорошо. Стоит ли из-за этого волноваться? Или что-то не так?
— Нет. Пока все в порядке. Взлетели они нормально. Его передали с рук на руки. Все прошло без сучка без задоринки, насколько нам известно. Он благополучно попал на борт и теперь летит в старом самолете…
— Знаю.
Картер покачал головой. Ему хотелось не рассказать полковнику что-нибудь новое, а просто поговорить. Он не мог больше молчать.
— Они, конечно, обо всем догадаются, но сейчас главное — выиграть время. И поэтому мы обязательно посадим его в икс-пятьдесят два и переправим через внутреннее пространство. Только мы догадались, что они об этом догадаются. И у нас припасено кое-что на этот случай — противоракетная сеть на глубинном уровне…
Рейд сказал:
— Мои коллеги называют это паранойей. Это относится к любому, кто верит, что они решатся на такое. Они очень рискуют — им в таком случае угрожает война и полное уничтожение.
— Они обязательно рискнут — только для того, чтобы помешать тому, что сейчас происходит. Я почти уверен, что мы просто обязаны первыми нанести удар — если положение изменится не в нашу пользу. Потому мы и наняли частный самолет, четырехмоторный, с плазменными двигателями. Я вообще не представляю, как это старое корыто еще может лететь, — из него только что труха не сыплется!
— И что?
— Что — «что»? — На мгновение генерал оторвался от своих мрачных раздумий.
— Летит оно?
— Конечно летит! Полет проходит вполне нормально. Грант постоянно мне докладывает.
— Кто этот Грант?
— Мой агент. Надежный парень. Если он в деле — я спокоен, насколько это вообще возможно при таких обстоятельствах. Хотя, честно говоря, не особенно-то я и спокоен. Но этот Грант — ловкий малый, он увел Бинеса прямо у них из-под носа, вытащил, как семечки из дыни.
— И что?
— Но я все еще беспокоюсь. Говорю тебе, Рейд, это единственный безопасный способ разобраться с этой чертовой заварухой. Можешь мне поверить, они ничуть не глупее нас и на каждый наш ход у них отыщется что-нибудь в противовес. На каждого нашего человека, подсаженного к ним, у них найдется свой человек, подсаженный к нам! Это тянется уже более полувека, и мы ни в чем друг другу не уступаем — иначе это случилось бы уже давным-давно.
— По-моему, ты слишком все усложняешь, Ал.
— Ты думаешь? Но эта штука, которую везет в себе Бинес, это новейшее изобретение может положить конец противостоянию, сдвинуть равновесие с мертвой точки — раз и навсегда! И мы останемся победителями.
Рейд сказал:
— Надеюсь, они придерживаются иного мнения. Иначе… Ты прекрасно знаешь, Ал, что и для этой игры существуют определенные правила. Одна сторона не сделает ничего такого, что загнало бы противника в угол, когда тому останется только надавить на кнопки ракетных установок. Надо всегда оставлять противнику лазейку, чтобы можно было отойти и начать все сначала. Жми, но не пережимай. Когда Бинес окажется здесь, у нас, они могут подумать, что их прижали слишком крепко.