Смерть — последняя черта. А за чертой всегда подводится итог. Даже в том случае, если и раньше известно, к какой сумме приведут стройные колонки цифр.
Хоронили Ленина недавно, хотя уж давно превратился он в политического мертвеца.
Впрочем, именно его авторитетом пользовались до самого последнего времени, как пугалом, как воспоминанием, как символом. Иных это устраивало, иных соединяло, иным импонировало. В американском тайном обществе «Ку-Клус-Клан» был, говорят, одно время председателем полунемой паралитик бывший вождь. Он безмолвно присутствовал на заседаниях своих товарищей, уставившись на них онемелым глазом, — и его именем скреплялись все решения, и о нем рассказывали непосвященным всякие чудеса. Но посвященные знали чудес нет, онемелый глаз, недвижные члены — надо поскорее забирать власть в свои руки, объединяясь вокруг кресла безмолвного паралитика.
Паралич духовный и отчасти физический вывел Ленина из большевистского строя уже почти два года назад.
И был он, как глава «Ку-Клукс-Клана», председателем нереальным, вождем символическим. Однако лишь его кончина толкнула на оценку его личности и деятельности, заставила политиков, журналистов, историков обозреть его судьбу и учесть его роль для настоящего и для грядущего.
Ленину мертвому были возданы почести безмерные. Хоронили его как героя.
Сравнивали с Наполеоном или Христом. И мавзолей его построен на кубе, а куб — символ вечности.
Официальные преувеличения и казенные гиперболы дают такой же скудный материал для «итога», как и попытка представить Ленина «ничтожнейшим преступником» и столь же преуменьшить его, сколь другие возвеличивают.
Объективно судить о Ленине трудно. Это сделают потомки. Современники слишком связаны ненавистью или любовью к Ленинскому делу. Мы оцениваем не только личность Ленина, но и все, что он разрушил, и то, что он сотворил. А здесь субъективизм неизбежен, законен, быть может, даже полезен.
Ленин — крупная фигура, вошедшая в историю. Об этом спора быть не может. Это вопрос только для тех, кого ненависть лишает даже рассудка. Но дело не в том, что Ленин — историческая личность, а в том, какая историческая личность. В историю вошли и инквизиторы, сжигавшие на костре, и те, кого они сжигали. Вошел Христос, но вошел и Иуда, Катилина и Цицерон, палачи и жертвы, тираны и освободители, гении и злодеи. В пестрой галерее исторических личностей, в многолюдном музее знаменитостей какой угол займет Владимир Ильич Ульянов — Ленин? И по какому признаку будет отведено ему место в памяти человечества?
Либо по размаху, силе, глубине самой его личности. Либо по мощи, удаче, прочности и красоте его дел.
Каковы же эти дела и вызвавший их творец? Что принес человечеству Ленин?
История знала личности, открывавшие новый круг идей и учений, знаменовавших собою целую эпоху в истории мысли. Еще Добролюбов прекрасно определял эти умы как умы изобретателей, зачинателей, духовных вождей. Ими были религиозные мыслители — от Христа до Толстого, ученые и философы — от Аристотеля до Галилея или Ньютона, основатели социальных учений — от Августина до Маркса. А за ними следуют толкователи, ученики, комментаторы, приспособители.
Ленин-теоретик, Ленин-мыслитель, конечно, ни в коем случае, не принадлежит к числу творцов первого рода. Он не создал ни своей философской, ни своей социально-экономической теории. Он всегда исходил от учителя, понимая Маркса, как имя Аллаха, и только приспособляя, подчас искажая и коверкая, некоторые из положений марксистской доктрины. Он светит отраженным светом, этот узкий, прямолинейный и упрямо-логический ум. Именно формальные качества ума сильны были у Ленина: хорошая диалектика, блестящие аналитические способности, умение упрощать и расчленять сложные проблемы, упорство в повторении и развертывании основных тезисов, стремление дойти до внешнелогического конца, до последнего вывода. Если вывод этот фактически был нелеп и противоречил действительности — тем хуже для действительности и для фактов.
Мысль Ленина — догматическая. Он любил формулировки и всегда искал той ясности, которая, с одной стороны, делала его положения общедоступными и понятными массе, с другой, — сообщала им иной раз убийственный примитивизм. К этому надо еще прибавить ту циническую складку ума, которая в соединении с холодностью и фанатическим упорством придавала Ленину неприятные черты грубости мысли, издевки в полемике и полного аморализма в действии. И еще одно: не было в мыслях Ленина того богатства, которое обычно для натур разносторонних, одаренных, той проникновенности, какая свидетельствует о способности философского обобщения.
Ленин — никакой философ. Его выступления в области философии примечательны по своему убожеству. Он ничего не понимает в искусстве, был совершенно лишен художественной жилки, и, хотя теперь премия за работу о «стиле Ленина» назначена ассоциацией поэтов и беллетристов, к поэзии и литературе не имел он никакого касательства.
Ум — в шорах, и от этой односторонности — сила устремления, как и во всей личности Ленина. Но устремление этого сильного ума — не на теорию, которой он питался, не на отвлеченности, на которых он якобы все строил, а на практическую проблему — осуществление революции через захват власти.
