ПРЕДИСЛОВИЕ К ВЫХОДУ КНИГИ В ИЗДАТЕЛЬСТВЕ «ДЭНЬЮБ»
Когда издательство «Дэньюб» переиздало мой первый роман «Гладиаторы», я написал к нему послесловие, которое начиналось следующими словами: «Романы должны говорить сами за себя; комментариям автора не следует вторгаться в отношения между читателем и его произведением, по крайней мере до тех пор, пока не окончится чтение. Поэтому я пишу не предисловие, а послесловие».
Но когда я перечитал «Призрак грядущего» спустя двадцать лет после того, как он был написан, то пришел к заключению, что и предисловие может принести пользу, напомнив читателю о политической ситуации, существовавшей в Европе в конце сороковых годов, которая и стала фоном действия романа.
Советская Россия с драматической стремительностью превратилась из союзника во врага. Холодная война достигла апогея. Сталинский террор свирепствовал, как никогда. То, что Сталин страдал паранойей, тогда все еще оставалось тайной, раскрытой гораздо позже, в мемуарах его дочери и в речах его преемника. Однако это делало жизнь на Востоке и на Западе полной непредсказуемых опасностей. В России находился на воле и пользовался абсолютной властью опасный безумец. Невозможно было предугадать, против кого он направит свой следующий удар, каковы будут новые фантастические обвинения. Заведомая абсурдность обвинений и признаний превращала все действо в тайный ритуал: граница между достоверным и невероятным была давным-давно стерта. Это был мир «1984» и тот самый период, когда был написан знаменитый роман.
За пределами России происходили не менее непредсказуемые столкновения, пожары, капитуляции и отступления. Блокада Берлина. Корейская война. Серия государственных переворотов, превративших Польшу, Венгрию, Чехословакию в однопартийные «народные демократии» (см. упоминания о «Кроличьей республике» в главе V). В Праге выбросили из окна Масарика. В странах-сателлитах прошли друг за другом чистки и показательные процессы, слепленные по единому рецепту, подобно телесериалу, поставленному лично Кафкой. Всякий раз дело кончалось ликвидацией бывших премьер-министров, героев Сопротивления, ветеранов войны в Испании: Райка, Клементиса, Сланского, Каца.
Одновременно набрало силу Движение за мир, символу которого — голубке мира Пикассо — удалось убедить миллионы простодушных людей в том, что единственный способ гарантировать мир — это признание принципов внешней политики России, а единственный путь к объединению Европы — «железные занавесы», минные поля и колючая проволока. В главе «Шабаш ведьм» описывается типичный «митинг за мир» того периода.
«Мирный Фронт» ориентировался, в основном, на прогрессивных интеллектуалов из среднего класса, в то время как свежеиспеченный Коминформ принялся организовывать «революционную борьбу рабочего класса»
в Западной Европе. В Италии и во Франции (где я в то время жил) самой сильной политической партией после войны стала коммунистическая, продолжавшая свою воинственную революционную политику. В 1947 — 48 годах по этим странам прокатились волны политических забастовок и вооруженных выступлений, чреватые гражданской войной.
Страх рождает потенциальных коллаборационистов, «пятую колонну» и, самое главное, взаимное недоверие. Франция была в то время поражена этим недугом до мозга костей, за интеллигенцией приглядывали попутчики всех мастей — от дезориентированных простаков до циничных оппортунистов. Резюме ситуации содержится в изречении Жана Поля Сартра: «Если мне придется выбирать между Де Голлем и коммунистами, я выберу коммунистов». Марксистско-экзистенциалистский журнал Сартра «Les Temps Modernes» стал ежемесячным оракулом французских интеллектуалов. Одним из его вдохновителей был профессор Мерло-Понти, сменивший Анри Бергсона в «Коллеж де Франс», который в серии статей оправдывал сталинские чистки и пакт с Гитлером «исторической необходимостью», клеймил англо-американскую политику как империалистическую агрессию и отвергал любую критику в адрес Советского Союза как косвенный акт агрессии. Статьи эти носили собирательное название «Йог и пролетарий», что было полемическим перефразированием моей статьи «Йог и комиссар», превратившей меня в глазах французских интеллектуалов в фашистское исчадие. Спустя несколько лет Мерло-Понти одумался и порвал с Сартром, как сделали до него Камю и Руссо; но в описываемое время «Шабаш ведьм» был в самом разгаре.
Послевоенный период, на фоне которого развертывается действие романа, и похож и не похож на 70-е годы. Союз с Россией в военное время и храбрость коммунистов-маки еще были живы в памяти и оставались сильными эмоциональными доводами, эффективно эксплуатировавшимися крестоносцами Коминформа и пацифистами с голубками наперевес. Германия еще не вышла из хаоса, блокада Россией Западного Берлина еще не была прорвана, Франция и Италия переживали экономический и моральный кризис. Маоистскому Китаю, которому предстояло стать последней вершиной треугольника, еще предстояло обрести свой теперешний вид, так что внешняя политика России могла обрушивать всю свою мощь на Европу. Позднее, в 50-е годы, когда американская финансовая помощь в сочетании с зарождением Общего рынка возымела некоторый стабилизирующий эффект, триумф коммунизма в Западной Европе стал немыслимым без прямой интервенции России; однако в то время, когда писался роман, вероятность такого исхода была весьма велика. Отсюда и мрачные признаки, сгустившиеся во время похорон мсье Анатоля. Это, конечно, не должно было звучать пророчеством — это предупреждение, раздавшееся в разгар сталинского террора.