Когда мама рассказала мне историю моего рождения, поверь, шок слишком слабое понятие, чтоб передать, что я испытал, — говорил Василий Рзянин своему бывшему однокласснику Дмитрию Анохину. Они почти двадцать лет не виделись, случайно столкнулись на Тверской и зашли в кафе. Стали вспоминать школьные годы. В то время Рзянина, сына учительницы немецкого языка, звали Васька-немец. — Я всю жизнь считал, что я сын советского солдата. И вдруг такое! Осознать, принять было непросто, ох, непросто… Расскажу я тебе все по порядку. Ты знаешь, что мама моя, как и мы, в молодости училась в Тамбовском пединституте, родом она из поселка Ивантеевка. В сорок восьмом году перед государственными экзаменами, как обычно, студентам-выпускникам дали двухмесячный отпуск на подготовку. Место действия всей этой истории я хорошо представляю, ведь три года директорствовал в Ивантеевской школе. После войны там был лагерь немецких военнопленных. В сорок восьмом году, когда немцев стали отправлять на родину, они могли свободно гулять по поселку. Подрабатывали, кололи дрова у местных вдов, делали разную мужскую работу. На Первое мая идет моя мама, тогда совсем еще девчонка, по улице от площади, где только что закончился праздничный митинг, идет к подруге, чтобы вместе с ней пойти на концерт в местный клуб. Представь себе: весна, май, теплое солнце, праздничное настроение. В ту весну, как мама говорила, особенно пышно цвели черемуха и сирень. Отлепилась черемуха, как тут же заполыхала сирень. Улицы в Ивантеевке все в сирени… Соловьи в ту весну словно ошалели, по словам матери, так сладострастно, так жарко и так томно они больше никогда не пели. И в такую пору, в праздничном настроении идет по улице молодая девушка, а навстречу ей, только по другой стороне улицы, идут двое немецких военнопленных. Местные жители к ним давно привыкли, не обращали внимания. Девушка не замечает их и вдруг слышит удивленный возглас на немецком языке:
— Эрик, смотри, сестра! Твоя сестра Инга!
Девушка только теперь взглянула на военнопленных. Один — пожилой, лет сорока, другой помоложе, лет двадцати пяти, высокий, худой, с чисто выбритым лицом. Оба на вид опрятны, одеты в одинаковые легкие куртки. Они приостановились и удивленно глядели на нее. Тот, что помоложе, выговорил: “Инга!” и неуверенно шагнул в ее сторону. Моя мама поняла, что ее приняли за другого человека, вспомнила, что один из преподавателей института советовал ей общаться с военнопленными, чтобы научиться точнее произносить слова по-немецки. Мама, я буду называть ее Таней, для удобства рассказа, ответила им по-немецки, что они ошиблись, она не Инга.
— Не может быть, — растерянно выговорил молодой немец. Таня догадалась, что именно его зовут Эрик. — Ты так похожа на мою сестру.
— Значит, в древности у нас был общий предок, — засмеялась Таня.
— Видно, так, — согласился Эрик и спросил: — Откуда ты так хорошо знаешь немецкий?
— Я считала, что плохо говорю по-немецки.
— Не плохо… Акцент сильный, некоторые слова не так произносишь, — не стал ей льстить, искренне ответил Эрик. И это Тане понравилось.
Таня сказала, что учится в институте и скоро будет учителем немецкого языка…
Когда Таня с подругой появились в клубе, там было много народу. Свободных мест не было. Шумно. Особенно кричали, веселились подростки. И сквозь этот праздничный гам она услышала свое имя:
— Таня, Таня! — кричал кто-то. Она увидела Эрика, который во весь рост стоял посреди зала и звал ее, махал рукой, указывая на свободное место рядом с собой.
Они с подругой пробрались к нему. Во время концерта Эрик был радостно возбужден, говорлив. Рассказал, что он тоже был студентом, уже во время войны поступил в университет в Мюнхене, хотел стать физиком, но со второго курса его взяли на фронт, и почти сразу же он попал в плен. Рассказал, что он родом из баварского городка Вальхайм. Лучше этих мест нет в мире, говорил Эрик, с востока в пятнадцати километрах озеро ІІІтарнберг, с одного берега другого не видно, на двадцать километров тянется. На севере, тоже в пятнадцати километрах, — другое озеро Аммер, а на юге, совсем рядышком, горы, Баварские Альпы. И там, на вершине горы, самый красивый замок в мире, замок Людвига. У вас тоже красиво, хорошо, река большая, спокойная. У нас тоже река есть, неглубокая, быстрая, но без гор у вас глазу скучно.
Тане приятно было его слушать, приятны его ухаживания. "Ты, пожалуйста, поправляй меня, когда я неправильно говорю", — попросила она Эрика. И он стал осторожно, извинительным тоном перебивать, останавливать ее, когда она неверно произносила слово, подсказывал, как нужно правильно говорить.
После концерта на улицу из клуба их вынес поток людей. Подруга и Курт отстали. Солнце было еще довольно высоко. Тепло, тихо. Ветра совсем нет. Говор веселой возбужденной толпы бурлил возле клуба. Никому домой идти не хотелось, стояли, разговаривали, смеялись. Носились ребятишки друг за другом, визжали. Как только они с Эриком спустились на площадь со ступенек крыльца клуба, Таню за руку схватил, оттянул от немца Вовка Чекмарев, бывший одноклассник. Прозвище у него у него было Зубан, из-за больших двух передних зубов. Все одногодки Вовки служили в армии, а его не брали. Он говорил, что — из-за плоскостопия, но мало кто верил ему, судачили, что он мастак от армии откосить… Вовка грубо схватил ее за руку, с силой оттянул в сторону от Эрика и прошипел:
