Можно ли было представить, что сценарий фильма о героическом крейсере «Варяг» когда-то станет полноценным романом? Конечно, подобные литературные трансформации не раз опробованы самыми разными писателями, но в начале нашей работы целью был исключительно киносценарий.
Казалось бы, история крейсера «Варяг» известна благодаря соответствующей песне даже детям, но так ли она проста? Я был уверен, что судьба героев того сражения достойна самого пристального внимания, не говоря уже об исторических предпосылках и политико-экономической основе произошедших событий. Работа над сценарием заставила изучить огромное количество архивных документов, благодаря которым стало понятно, что историческое сражение при Чемульпо далеко не так однозначно, как мы привыкли думать. Несколько лет мой соавтор, Владимир Шеменев, отдал изучению архивов и деталей этого исторического сражения, за что ему огромное спасибо, и в большей степени благодаря ему этот роман состоялся!
Завершенный сценарий так никогда и не стал бы книгой, если бы не мое настойчивое желание донести эту историю до читателя-зрителя раньше экранизации. Мой соавтор был категорически против, но в итоге решили – роману быть! Владимир, спасибо тебе много раз за доверие, терпение, колоссальный труд и полное сотрудничество, это твой вклад в нашу историю, историю России, и никак не меньше!
Все образы, персонажи, события сохранены в кинематографических, если так можно выразиться, рамках. Поэтому вы, уважаемый зритель, а вернее – читатель, будете следить за историей легендарного крейсера не со страниц книги, а по кадрам кинопленки. Надеюсь, нам удалось с кинематографической точностью передать настроение героев романа. Поверьте, это было намного сложнее, чем при работе над оригинальным сценарием картины.
Мы с Владимиром Шеменевым хотели рассказать всем свою историю крейсера, поэтому любые совпадения с реальными персонажами можно считать случайными. Или не случайными. Но об этом вы сможете узнать только после просмотра, точнее, прочтения картины-романа «Варяг». В добрый путь!
С любовью и уважением,
Ночью я не спал. Стоял у распахнутого окна, прислушиваясь к стуку ставней на ветру и гулу дождя. Стоял и ждал. Ждал конца света, положив руку на цевье английского двадцатизарядного винчестера. Рядом со мной на подоконнике лежали две гранаты и поблескивающий вороненой сталью «наган». Достал из кармана часы и нажал кнопку: стрелки показывали без четверти пять. Щелкнул серебряной крышкой и чуть задержал взгляд на гравировке: «Лейтенанту Алексею Муромцеву, честно выполнившему свой долг».
От окна я отошел всего два раза: сходил за чайником и принес резное кресло. Сказывалось старое ранение – в июне девятьсот пятнадцатого секанул меня немецкий пулеметчик с «Любека», да так, что только чудом не перерезал пополам. Вот и ноет с тех пор поясница, особенно в дрянную погоду, а погодка сегодня выдалась на славу…
Гроза ревела так, что прыгали листы железа на старой обветшавшей крыше усадебного дома, издавая протяжное заунывное пение.
Налил кипятка в кружку и кинул туда несколько листьев вишни и мяты. Чая в доме не было с лета семнадцатого года, кофе пропал еще в шестнадцатом. Вместо мыла – сода, вместо сигарет – махорка. Ржаные сухари и мамалыга. Картошка на вес золота, молоко вообще не продавали: не потому, что не хотели – его просто не было. Скотину реквизировали на нужды Красной Армии, а что не забрали – порезали дезертиры, наводнившие приокские леса.
Усевшись поудобней в кресло, я положил винчестер на колени и, скрутив самокрутку, вдохнул в легкие ударную горючую смесь из махры и сушеной коры дуба. В деревне что-то горело, и сполохи зарева, перемежевываясь со вспышками молний, создавали картину вселенского Апокалипсиса.
* * *
Утро выдалось туманное: парило от болот за Окой, от реки и с лугов. Усадьба словно утонула в густой пелене. Молочно-серая дымка затянула всю пойму, оставив на обозрение только верхушки деревьев и купол церкви с колокольней, торчавшей словно кол посреди соломенных крыш. Деревня, просевшая в низине, имела такое же название, как и наше имение, – Муромское.
Я смотрел на потемневший после дождя парк, на укутанные полупрозрачной пеленой амбары, на пустую конюшню с распахнутыми настежь воротами, сгоревшую в прошлом году баню и обвалившийся в конце гумна стог сена. Смотрел и ждал…
Ждал я делегацию из деревни, которая должна была порезать меня на ремни, как выразился председатель местного совета Митя Гладков, а по дворовому Митяй. Бывший до революции пастухом, а ныне уважаемый представитель новой большевистской власти.
– Сорок восемь часов – вот мой вердикт, – выдал он накануне фразу, и я не сразу понял, что он имел в виду…
А имел он в виду то, что я должен был бросить дом и бежать сломя голову куда глаза глядят.
– В противном случае, – помявшись, добавил председатель ревкома, – я сделаю тебе дырку в башке, а имение в любом случае станет достоянием республики. Дом и все прилегающие постройки переходят к сельсовету, где с разрешения товарищей из уездного исполкома решено устроить кооперацию.