Юрий Дружников
В зените славы и после
Воспоминания о Савелии Крамарове
Наши пути скрестились, когда он уже был кинознаменитостью.
В отличие от Смоктуновского или, к примеру, Плятта - актеров для интеллигентного или, скажем шире, образованного зрителя, Крамарова знали все. В детском саду строили рожи, повторяя его экранные гримасы. Пенсионеры, забивающие "козла" под кустом сирени, употребляли выражения, запущенные им в атмосферу с экрана. К перелому своей жизни в конце семидесятых он снялся в сорока двух лентах. Он был в зените советской славы и готовился ко всемирной.
Если в вагон метро войдет Лев Толстой или даже Иисус Христос, москвичи вряд ли обратят внимание. А когда входил Крамаров, взгляды сосредоточивались на нем. Через минуту подскакивал какой-нибудь матросик или стильная девица, прося автограф. Савелий мгновенно рисовал свой профиль - абрис был отшлифован годами.
Он любил демонстрировать свою славу. Останавливался возле сопливого мальчика в скверике и спрашивал:
- Кто я?
И через секунду, растягивая рот в улыбке, тот произносил:
- Ты Крамаров.
Очередной инспектор ГАИ, остановив его, вдруг начинал смеяться:
- Не надо документов! Контрамарочку на просмотр для жены можно получить?
И отпускал с миром.
Уже будучи отказниками, мы поехали в Пярну: в Москве шли шмоны перед Олимпийскими играми. Через два дня в гостиницу явился начальник ракетной части, дислоцированной на закрытом для смертных острове Саарема.
- Товарищ Крамаров, - стоя в дверном косяке и отдавая честь, начал он издалека. - Не надо ли вам чего?
- Проси засунуть тебя в ракету и послать в Нью-Йорк, - шепнул я.
- Телевизора в номере нету, - пожаловался Савелий.
- Установим! Мебель новую завезем. Вы только не откажите выступить у нас в части перед офицерами. Вертолет пришлю в шесть ноль-ноль.
Выступления его к тому времени прекратились, честолюбие требовало пищи, Савелий согласился. До шести вечера мне удалось его убедить не лезть ради горячих аплодисментов в петлю ледяной секретности.
Режиссер Юрий Завадский сказал мне как-то: "Актер есть человек, который говорит чужие слова не своим голосом". Если это справедливо, то относится к Крамарову ровно на пятьдесят процентов: он говорил чужие слова собственным голосом, и в этом состояли его достоверность и обаяние. Но, конечно, он говорил чужие слова, своих у него и не водилось. Он был катастрофически необразован. Грамотно он не мог написать двух строк. Ничего не читал, кроме рецензий на себя. Стены в его московской квартире были оклеены вырезками из киножурналов, про него писавших.
Этот "чукча-нечитатель" в жизни не прочел ни одной книги и хвалился, что сумел избежать учебников, будучи студентом Лесотехнического института. Он обожал своего друга Жванецкого, потому что его можно не читать, а слушать. Книгу, которую я ему подарил, на следующий день увидел в квартире у его подруги: он выскреб мою надпись и накарябал свою. Я спросил:
- Зачем?
- Книги, старик, покрываются пылью, - назидательно сказал он.
Откуда он это узнал, если книг у него не было? Впрочем, одну я заставил его прочесть, когда мы затеяли некую игру. Это была самиздатная рукопись "Как вести себя на допросах в КГБ".
Почему он решил эмигрировать? Не у многих была такая серьезная причина, как у него. Хотя я вовсе не уверен, что сам он ее осознавал.
- Про тебя написал Апдайк, - сказал я ему. - "Цели наши, которых мы достигаем, навевают на нас скуку".
- Кто это - Апдайк?
- Твой будущий соотечественник.
При своих скромных потребностях и не будучи напрямую вовлечен в идеологию (клоун - что с него взять?), Крамаров имел все, что мог желать так называемый "представитель творческой интеллигенции". Его юмор был доступен наверху. Оставались депутатство в Верховном Совете да звезда Героя труда, но он был человеком социально выключенным. Только в своем амплуа актером он был прирожденным и ничего другого делать не мог.
И вот союзная слава перестала ублажать самолюбие. Он подсчитал (уж не знаю, откуда взял такую статистику), что в США сорок четыре выдающихся комедианта.
- Я буду сорок пятым, - заявил он.
При его целеустремленности и результатах, достигнутых на родине, мы в его будущем успехе за океаном не сомневались. Ему отказали: слишком дорого стоило изъять его фильмы из проката и телевидения, ведь доходы от киноиндустрии, если я не ошибаюсь, стояли тогда на следующем месте после водки. Он считал, что стал заложником своей популярности и размышлял, как подключиться к нашей борьбе за выезд. Я свел Крамарова со своим приятелем Эндрю Нагорски, шефом московского бюро "Ньюзуик". Объясняя ему причины выезда, актер-отказник сказал, что он стал религиозным, а тут это запрещено.
Должен признаться, что я немного скептически отношусь к внезапной религиозности. Крамаров сделал обрезание и стал соблюдать обряды. Но выехать ему религия не помогла.
Началась подготовка к открытию нашего совместного литературно-эстрадного театра, в обиходе ДК. ДК - дом культуры, удобная аббревиатура для телефона, а в действительности наши фамилии. Я написал комедию "Кто последний? Я за вами" из жизни нашего брата отказника. Действие происходило в приемной московского ОВИРа, где были установлены новые часы. Согласно тексту каждые полгода в часах открывается дверца, и миловидная девушка в милицейской форме произносит: "Ку-ку!"
