Лето 1943 года. Все действие проходит в палате военно-морского госпиталя на юге страны. Обстановка несколько отличается от обычной больницы. Посреди сцены стоят два ряда по девять кроватей в каждом ряду. Кровати расставлены так, чтобы публика могла видеть каждую кровать и каждого персонажа. На левом крае сценической площадки — кабинет главного уролога, доктора Гланц а, который управляет отделением из этой наполненной урологическими инструментами и медицинскими книгами комнаты. Справа от этой комнаты, за дверью палаты — стул и рабочий стол санитара первого класса Линвивера, заместителя Гланца и старшего санитара отделения.
В глубине сцены развевается звездно-полосатый флаг.
Действие начинается за несколько минут до половины седьмого утра, времени подъема, когда обитатели палаты еще спят. Шорохи и движение в кроватях. Слышен храп. Кто-то бормочет, стонет: «Солнышко! Солнышко!», как в лихорадке. Линвивер, худой, нескладный, слегка женоподобный моряк в белой летней форме сидит у себя за столом. Он пишет отчет карандашом. Внезапно глядит на часы и встает. Медленно входит в палату, чтобы разбудить пациентов. Он — легкий, веселый человек, его женоподобие достаточно заметно, но не карикатурно.
Линвивер. (У него приятный певучий голос.) Итак, встаем, просыпаемся! Поднимаемся и приводим себя в порядок, эй вы, морские котики! Осмотр ваших пистолетов через десять минут.
Раздаются недовольные возгласы. Кто-то садится на кровати и лениво потягивается. Кто-то поднимается и садится на кровать, опираясь на подушки. Один или двое встают и разминаются, одетые, как и все остальные, в нижнее белье цвета хаки.
Только дремлющий негр — очевидно, очень больной — и моряк, который кричал во сне «Солнышко! Солнышко!», лежат практически неподвижно под своими покрывалами, не обращая внимания на команды Линвивера. Один пехотинец, капрал Станцик, недовольно выговаривает свои обиды Линвиверу.
Станцик. (Манера говорить, как у простого докера.) Чтоб тебя, Линвивер!.. Гнида ползучая!
Линвивер (добродушно). Поднимайся-поднимайся. Доктор Гланц хочет взглянуть на твой инструмент.
Станцик. Дай мне поспать, педик.
Линвивер (стучит по кровати рукой). Я не шучу, Станцик, — доктор Гланц идет сюда вместе со стариной Бадвинкелем. И вы, парни, должны выглядеть безупречно.
Станцик окончательно просыпается. Дадарио, пациент, который стоит рядом, играет мускулами, зевает и реагирует с ленивым сарказмом.
Дадарио. Как может дюжина парней выглядеть безупречно в половине шестого утра, когда их вытаскивают за яйца из кровати?
Линвивер (сохраняя чувство юмора). Просто напряги воображение. Подумай о чем-нибудь хорошем. (Про себя.) Для меня вы все — красавцы.
Станцик (выбираясь из постели). Да… Что же мне такое приснилось…
Линвивер. Не обращай внимания.
Он останавливается перед кроватью пациента, который кричал во сне. Это рядовой матрос лет двадцати с небольшим по имени Чакли — очень худой и изможденный. Он только что проснулся, весь мокрый от пота, и смотрит остекленевшим взглядом очень больного человека. Линвивер щупает его пульс и вставляет градусник ему в рот, затем делает какие-то пометки на карточке, прикрепленной к спинке кровати. Пока он осматривает больного, пациенты занимаются кто чем: один листает журнал с комиксами, другой разминается, кто-то играет в карты, кто-то включил радио и слушает песню «Don't Fence me In». Два пациента рядом с кроватью Чакли говорят о нем, не смущаясь его присутствием.
Дадарио. Ты слышал Чакли? Ты слышал его, Шварц? Он всю ночь кричал «Солнышко!», «Солнышко!». Это достало меня. Я не мог уснуть. Кого он звал, как думаешь?
Шварц. (Серьезный еврей в очках, возможно, на несколько лет старше других пациентов, большинству из которых лет двадцать. Он отрывает взгляд от книги?) Свою сестру. Больше у него никого нет. Ее сбила машина — в Атланте, кажется. Она в очень плохом состоянии. Чакли рассказывал мне о ней на прошлой неделе, до того, как ему стало хуже. Бедный парень.
Дадарио. Они должны держать таких, как он, в отдельной палате. Это было бы лучше и для него, и для нас. Я не могу всю ночь слушать его крики. Это сводит меня с ума.
Шварц (возвращаясь к книге). Бедный парень.
Станцик (к Дадарио). Дадарио, тебя что больше заводит — жопы или сиськи? Меня, например, жопы. Когда думаю о заднице, в которую можно было бы засадить пару палок, я завожусь по-настоящему.
Дадарио. (Он бреется электрической бритвой.) Что касается меня, то меня заводят и жопы, и сиськи, Станцик. Чувство гармонии — вот что нужно миру, если хочешь знать мое мнение.
Линвивер. (Остановился у кровати чернокожего по имени Лоренцо Кларк. Чернокожий проснулся, но выглядит изможденно.) Как себя чувствуешь, Лоренцо? У тебя сегодня такой вид, будто сам черт тебе не брат.
