В огне торпедных атак
Авторы: Андрей Ефимович Черцов
Жанр: Биографии и мемуары
Цикл: Военные мемуары
Формат: Полный
Всего в книге 30 страниц. Год издания книги - 1959.
Автор книги «В огне торпедных атак» — Герой Советского Союза Андрей Ефимович Черцов — в годы Великой Отечественной войны сражался против фашистских захватчиков на Черном море. В своих воспоминаниях он рассказывает о тяжелых испытаниях военного времени и героических подвигах черноморских моряков из отряда торпедных катеров, совершавших дерзкие налеты на вражеские корабли как в открытом море, так и на их стоянках; об участии в боях за освобождение Новороссийска и города-героя Севастополя.
Читать онлайн В огне торпедных атак
Море зовет
Шел 1925 год. Мы жили в казачьей станице, недалеко от Краснодара.
В камышовых плавнях и в лесах за рекою тогда только что отгремели бои между красными отрядами и белогвардейскими бандами. На Кубани прочно обосновалась Советская власть. Но станицы продолжали еще шуметь, устраивая новую жизнь.
Зажиточные казаки и кулачье из иногородних, недовольные установившимися порядками, злорадствовали по поводу каждого мелкого промаха и неудачи местной власти, всячески вредили ей. Большинство же — середняки и бедняки — радовались избавлению от вечной кабалы.
Мой отец, Ефим Черцов, бывший кавалерист-красноармеец, был всегда в курсе станичных дел. К нему шли за советом, с жалобой. И он для каждого находил доброе слово.
В памяти хорошо сохранилась сходка на площади, решавшая вопрос о создании первого колхоза. Страсти разгорелись. Богатей, потрясая кулаками, кричали:
— Долой, не хотим!
— И баб наших общими сделаешь?
— С голоду подохнем…
Отец, крепкий, коренастый, спокойно стоял среди них и насмешливо отвечал:
— Ты бы, Спиридон, помолчал о голодной-то смерти. Сколько у тебя в сарае хлеба зарыто? И Спиридон действительно затих. А отец тем временем взялся уже за другого:
— Не тебе бы, Петр, о бабах печалиться. У тебя хоть и борода седая, а ни одной солдатки не пропустишь, всех приласкать стараешься.
Петр, седой, благообразный старик, тоже примолк, только в бессильной ярости потряс палкой.
Рядом с отцом, уцепившись за его шаровары, стоял я, маленький, босоногий, прислушивался к зловещим выкрикам из задних рядов толпы:
— Смотри, Ефим… Поплачешь кровавыми слезами! Отец, гневно выпрямившись, сверкнул глазами.
— Кто там? Выходи, поговорим начистоту! И с презрением сплюнув, добавил:
— Струсил… А меня, красного казака, не испугать. Мы за новую жизнь голов не жалели. Так-то, граждане, — обращаясь уже ко всем, продолжал он. — Не такие ли крикуны загнали тогда нас к берегу Кубани и на пики подняли над обрывом?..
Отец сорвал через голову рубаху, обнажая грудь со страшным багровым шрамом.
— Смотрите, какую отметину сделали. И то не испугался…
Во мне росла гордость за отца.
— Мой отец самый смелый, — хвастался я ребятам, — никого не боится.
И сердился на мать, которая вечерами, когда в доме собиралась вся семья, говорила:
— Постерегся бы ты, Ефим. Что у тебя, две головы на плечах? Убьют, куда я с малыми денусь?
— Ничего, — отшучивался отец, — не так страшен черт, как его малюют. Верно, Андрейка?
— Верно, — соглашался я и забирался к нему на колени.
Я любил такие вечера. Трещал огонь в печи, и было как-то особенно хорошо в небольшой хате, которую мы снимали у одного из богатеев. Отец рассказывал о войне, о знаменитом походе Таманской армии. Я прикрывал глаза, и мне грезилось, что в одной из бричек трясемся и мы вместе с матерью и старшим братом.
А отец тем временем уже спрашивал брата:
— Ну как, сынок, уроки приготовил?
— Все, папа.
— Учись хорошенько. Теперь наша власть, много грамотных людей надо.
— Я механиком буду на тракторе, — уверенно говорил брат.
— А я моряком! — мечтательно вставлял я, спрыгивал с колен отца и лез на лавку, посмотреть прибитую на стене репродукцию картины Айвазовского «Девятый вал». — Во, какие волны, а моему кораблю все нипочем.
— Сперва подрасти, морячок, — ласково обнимала меня мать.
— Подрасту и буду моряком, — упрямо твердил я.
— Будешь, будешь, сынок, — отец брал меня на руки и подбрасывал вверх, насколько позволял наш низенький потолок.
Долгожданным было для меня в том году первое сентября. Еще с вечера приготовил специально сшитые для школы рубашку и штаны, начистил первые в своей жизни маленькие сапоги. Но самой большой моей гордостью была шапка-кубанка с красным верхом.
Утром брат взял меня за руку и повел в школу. У крыльца нас встретил учитель Яков Сергеевич Деревянко и шутливо сказал:
— Проходи, проходи, иногородний казак.
Еще с времен Екатерины Второй жители Кубани делились на казаков-старожилов и иногородних — крестьян, оседавших в крае в поисках куска хлеба и работы. Многие иногородние обзаводились своим хозяйством, но большинство батрачило у казаков-богатеев.
Отец мой тоже был из иногородних, однако в войну служил в казачьем полку и теперь имел право носить казачью форму. Потому-то учитель, глядя на мою кубанку, и назвал меня «иногородним казаком».
Мое желание учиться было велико. Особенно хотелось научиться читать, чтобы не зависеть от брата, который в вечерние часы по моей просьбе читал иногда вслух о каком-либо морском путешествии или сражении.
А брат подзадоривал:
— Долго еще помусолишь букварь, прежде чем сам читать станешь.
Но и букварь заинтересовал меня. Я охотно «мусолил» его. Помню, как велика была моя радость, когда буквы вдруг будто сами сложились в слова: «Мы не рабы. Рабы не мы».
А мечта о море все крепла. Первой картинкой в моей школьной тетради по рисованию был корабль с предлинными пушками, торчавшими далеко за борт. Первая книга, которую я одолел самостоятельно, представляла собой описание какого-то морского боя.
Одним из моих лучших друзей стал Борис Гильдунин — сын директора средней школы. Его отец собрал большую библиотеку, и Борис брал у него нужные нам книги. Читали мы их то по очереди, каждый у себя, то вместе, уединясь на чердаке школы.
