В бессердечном лесу
Авторы: Джоанна Рут Мейер
Жанры: Фэнтези, Любовная фантастика
Цикл: Young Adult. Коллекция фэнтези. Магия темного мира
Формат: Фрагмент
Всего в книге 80 страниц. Год издания книги - 2021.
Глупец тот, кто попытается пройти сквозь Гвиденский лес. Здесь поют смертоносные сирены, обрекая каждого на смерть. СЕРЕНА Я родилась деревом. Ни страха, ни желаний. Только сияние звезд. Мать пожелала, чтобы я стала монстром. Песнями я заманивала людей в лес и ломала их, как мертвые ветки. И его сломала бы. Но он дал мне имя. Серена, что значит Звезда. ОУЭН Мы живем на границе леса. Музыка заманила сюда мою мать. Восемь дочерей Гвиден растерзали ее на кусочки. Теперь погибнем и мы с сестрой. Но одна из сирен спасла меня. Почему?Каждую ночь они тайно встречаются. Каждую ночь ей все сильнее хочется стать человеком. Вот только звезды предрекают: если древнее проклятие не будет разрушено, начнется роковая война между деревьями и людьми…
Читать онлайн В бессердечном лесу
Joanna Ruth Meyer
Into the Heartless Wood
Copyright © 2021 Joanna Ruth Meyer
© Харченко А., перевод на русский язык, 2021
© Издание на русском языке, оформление. ООО «Издательство «Эксмо», 2021
Я очень тебя люблю и всегда буду любить, Медвежонок
Пролог. Монстр
Я родилась деревом. В то время все было проще. Все, что мне требовалось, – это земля да ветер с дождем. И солнечный свет, согревающий мои пестрые листья.
Я не знала ни страха, ни желания. Меня заботили только рост и небо. Не знала жажды, жажды, жажды.
Только сияние звезд.
Но моя мать хотела дочерей и выбрала березовую рощу.
Я помню день своего рождения: как древесная кора превратилась в сухожилия, листья – в волосы. Я почувствовала почву под ногами, впервые открыла глаза и увидела нечто новое: темно-зеленый лес, широкое голубое небо и серо-белые очертания семерых сестер.
А также маму, которая и не дерево, и не женщина; слов, которые могли бы ее описать, попросту не существует. Она – могущество, красота и обязательство. Она делает что пожелает, и горе всем, кто встанет у нее на пути. Я поняла это с первой секунды своей жизни и поклонилась ей, мои зелено-желтые волосы заструились по плечам блестящим ручьем.
Чего я не понимала, так это того, что я родилась, чтобы быть солдатом. Чего я не понимала, так это того, что меня лишили свободы.
Поначалу я любила маму. Она открыла мне глаза и распустила язык. Рассказала названия всего, что есть в лесу, научила петь. А музыка, музыка, музыка! Она нарастала внутри меня и срывалась с губ, и была такой чудесной, такой красивой, что я считала ее хорошей, ведь как иначе? Так что я пела, росла и неосознанно позволяла маме вылепить из меня своего ручного монстра.
Когда я достаточно подросла, чтобы заманить человека своей песней, запереть его в сердце леса и сломать, как отмершую ветку, то сделала это без вопросов, без раздумий.
А после второго, десятого, двадцатого раза, когда я заманила сотню людей на верную смерть в мамином лесу, я забыла, что когда-то была деревом.
Я забыла, что была кем-то еще, кроме как младшим монстром своей матери.
Часть первая. Листья
Никогда не заходи в лесную глубь, там подстерегает много опасностей, темных и светлых, и они захватят твою душу.
«Серафина и черный плащ». Роберт Битти
Глава первая. Оуэн
В Гвиденском лесу сегодня тихо. В воздух не вплетается высокая, жуткая мелодия, которая захватывает мои разум и тело, искушает подойти ближе к деревьям, хотя я прекрасно знаю, чем это чревато. Я менее восприимчив к музыке, чем большинство. И все же в тишине как-то легче.
Лес пахнет так же, как и всегда: суглинком, землей и немного кислым запахом гнили. Над достающей до груди ограждающей стеной, которую мой отец возвел слишком поздно, висят ветки. Салатовые, только распустившиеся листья скребутся о камень. Но меня их красота не проведет – я знаю, что сокрыто за ними.
Что они забрали у нас.
Авела, подобно щенку, катается в траве у стены. Она не понимает опасность, притаившуюся совсем близко. Да и как? Ей всего два года. Она не помнит нашу маму. Не слышит темными ночами душераздирающий плач отца, когда он думает, что я сплю. Он бы разозлился, если бы узнал, что мы гуляем на улице, но Авела – маленькая дикарка. Нельзя же весь день держать ее взаперти. Кроме того, сейчас из леса не доносится музыка, а отец работает на ферме Бреннанов. Он ни о чем не узнает. Да и я ни на секунду не свожу с сестры глаз.
Сомневаюсь, что папина стена оградит нас от деревьев, если они по-настоящему захотят пробраться внутрь.
Авела бегает кругами, пища от радости, пока у нее не закружится голова. Она падает на землю и с макушки до пят пачкается в грязи. Еще она умудрилась как-то порвать платье. Ее веснушчатая кожа загорела на солнце, темные кудряшки – которые мы оба унаследовали от отца – растрепаны. Она неусидчивая, так что мне никогда не удается основательно расчесать ей волосы; в данный момент в них запутались травинки и палки. У нее карие глаза, как у отца, мамина широкая улыбка и больше озорства, чем может уместиться в таком маленьком человечке. Она выжимает из меня все соки, но я люблю ее до беспамятства.
– Авела! – зову я, когда она подбегает к стене и тянет маленькую ручку к низкой ветке.
Меня пронзает паника, и я вскакиваю с травы. В мгновение ока подлетаю к сестре, хватаю ее за запястье и тяну обратно под открытое небо, в безопасность.
Она визжит и вырывается, но я снова ловлю ее и кружу до тех пор, пока она со смехом не забывает о желании вернуться к стене и этой дьявольской ветке. Я не осмеливаюсь взять топор из сарая и срубить ее. Даже отцу не хватило бы духу. Я стараюсь забыть о своем дурном предчувствии, не слышать слабый намек на песню из лесной чащи.
– Пора мыться, малышка, – говорю я сестре.
– Нет! – вскрикивает Авела.
Но все равно покорно следует за мной, когда я отношу тазик к насосу перед домом. Наполнив его до краев, ставлю тазик у огорода – вода, которую Авела непременно выплеснет, пойдет только на пользу цветам и овощной рассаде.
Я снимаю с нее грязное платье и, посадив сестру в тазик, яростно намыливаю. Она кричит, смеется и брызгается, полностью наслаждаясь процессом. Отмыв ее, я оставляю Авелу плескаться в воде, а сам время от времени смотрю то на лес за огородом и папиной стеной, то на дом, в котором прожил всю свою сознательную жизнь.
