Владимир Шуля-Табиб
УЗБЕКА
Мы сидим на большой веранде Борькиного дома: я, Боб, коробка темного пива
«Хайникен» под столом.
Теплый сентябрьский вечер, оголтело трещат цикады, мы потягиваем ледяное пиво и
никак не можем наговориться - всего-то тридцать лет не виделись!
С Борькой мы однокашники по Военно-Медицинской Академии, и в те давние
курсантские времена снимали комнату на двоих в старом питерском доме неподалеку от
Литейного проспекта. И жили как бы в музее: на стенах картины - итальянских и
французских мастеров, подлинники, как горделиво уверяла хозяйка, в серванте сервиз
мейссенского фарфора – боже упаси не только тронуть, а неосторожно протопать рядом.
Военная судьба разбросала нас черт-те куда: Боб уехал в Баку, я – в Узбекистан, под
Ташкент, причем, очень ПОД: предгорья Чимгана, до ближайшего кишлака – 5 км.. Потом
появился в русском интернете сайт: « Одноклассники.» - оказалось, что уже более 10 лет мы
живѐм в 4-х часах езды: я – в Нью Йорке, он в Балтиморе. И хотя мы оба – лысые и толстые, давно уже не военные и не врачи, по-разному сложилась жизнь, однако,словно и не
расставались. Сидим, пьем, треплемся, как и тридцать с лишним лет назад. Вот только темы
уже далеко не те...
У Боба служба сложилась нормально: воевать не пришлось, бог миловал, закончил
психиатром в одном из госпиталей. Мне повезло меньше, зато есть теперь что рассказать.
- Слушай, Шуляк, ты же в Афгане был – как там на самом деле-то было? Вот тебе
лично? Газеты, я так понимаю, все врали?
- Само собой. Все врут. Думаешь, американцы пишут правду о войне в Ираке или в
том же Афгане? И очевидцы врут, не зря юристы говорят, что никто так не врѐт, как
очевидец. Каждый видел кусочек правды и уверен, что знает еѐ всю. Помнишь, у Бисмарка...
- Ага, «никогда так не врут, как перед половым актом, во время войны и после
охоты»! – засмеялся Боб. – Ври, твой черед! Как в суде: «Правду, всю правду, и ничего, кроме правды!»
- Нет, Боб, всю правду и я тебе не расскажу: есть вещи, о которых я сам себе приказал
забыть, больно мерзкие. И вообще: обо всѐм говорить – ночи не хватит.
- О’ кей! На Кавказе наши азеры да чечены тоже мусульмане, как они «любят» нас, я
по себе знаю. Интересно, а как ваши таджики-узбеки-казахи там воевали? Против
мусульман-то?
- Кто как. Хватало там всего: и героизма, и трусости, и мародерства, и воровства,как и
на любой войне. И самого обыкновенного идиотизма. Сам посуди: нашу Ферганскую
дивизию ВДВ, специально подготовленную для войны в горах да пустынях – мы на всяких
учениях цистерну пота пролили! –вдруг за пару месяцев до ввода войск в Афганистан
расформировали, а в Афган ввели Витебскую,которая ни малейшего понятия не имела обо
всех прелестях нашего азиатского бытия!
- Видимо, Штирлицы и в наших штабах попадаются, -хмыкнул Боб.
- Хрен их знает. Потом нашу десантно-штурмовую бригаду лепили из остатков
расформированной нашей Ферганской дивизии . Офицеров и солдат не хватало, набирали со
всего округа , не глядя на подготовку и прочее, абы штат заполнить.
- Знакомая картинка. Но я тебя о мусульманах спрашивал, как они воевали против
единоверцев.
- По всякому. Вот был у меня один интересный тип – узбек, к тому же военный врач, как и мы с тобой.
- Были когда-то,- вставил Боб.
- Так вот, когда появился этот « десантник», мы с моим другом Вовкой Харламовым
просто рухнули: невысокий коренастый толстяк – узбек (как сказал Вовка: «Косая сажень в
животе»). Широкое скуластое лицо, узкие маслянисто-чѐрные глаза, типично восточная
сладко-неискренняя улыбочка, крупный, с горбинкой, нос, утиная походка. Доложил:
«Товарищ капитана! Майор Салимбаев для прохождений дальнейшей служба прибыла!»
- Как зовут-то?
- Нигматулла .
- Хорошо. Идите в отдел кадров, оформляйтесь, потом – ко мне.
Когда он ушѐл, Вовка расхохотался:
- Нигматулла прибыла! Ну чистая Узбека!
Эта кличка «Узбека» так и прилипла к нему.
А через месяц нас подняли по тревоге и бросили в Афганистан.
Служил Нигмат на должности командира медроты, которую мы не развѐртывали, не было
смысла: рядом, по другую сторону взлетной полосы, стоял пехотный медсанбат 201-ой
дивизии. Развернули только изолятор, гепатита было до хрена, и операционную, да и ту
использовали изредка по мелочам. Все врачи ходили на боевые действия, по очереди. Как
простые фельдшера. Так вот Салимбаев, командир медроты, медроты, не ходил. Ни в какую!
Под любым предлогом. И без. Просто: «Я не обязан!»
- Но ведь все не обязаны! Однако, все ходят. Я, начмед бригады, твой начальник, хожу!
- Ты – началник! Сама решаешь: хочу – хожу, не хочу – не хожу! Фельдшер ходить
должна. Я – не фельдшер.
- Да, но фельдшера наши – солдаты-срочники, сопливые пацаны по 18 лет, только
после медучилища! Ни опыта, ни знаний. Пока ещѐ их научишь...
- Не знаю, начмеда. Мне 44 года, я по горам-пескам бегать уже не могу, старый, тяжело. Я в десантники не рвалася, понимаешь, мне меньше года до пенсии оставалася.