Ю.Семенов
Утро рождается ночью
1
Сизов вышел из кубрика, когда услыхал громыханье тяжелых кованых сапог на палубе.
"Сейчас будут швартоваться, - подумал он, - значит приехали".
Сизов поднялся по крутым ступенькам и, взявшись рукой за медный массивный замок, остановился передохнуть. Голова кружилась, в глазах стояли синие круги, а сердце билось где-то в горле. "Восемь ступенек мне не под силу", - подумал Сизов и сделал несколько резких, сильных выдохов.
Распахнув дверь, он вышел на палубу и упал поскользнувшись: вся площадка перед выходом из кубрика была во льду.
Моторист катера помог Сизову подняться и, смущенно бормоча что-то о холодных штормах, начал чистить рукавом бушлата серое пальто Сизова.
- Простите, пожалуйста, товарищ директор, - сказал он, - соли нет, посыпать палубу нечем. Два рейса сплаваем - вот вам и ледок.
- Я понимаю...
Каждый раз, возвращаясь из поездок домой, на остров, Сизов несказанно радовался.
Он радовался тому, что воздух здесь прозрачный и ломкий; он радовался тому, что здесь цветут лотосы, что здесь в зарослях молодого дубняка вольно гуляют олени; он радовался необозримости морской глади, злым крикам бакланов, он радовался тому миру, в котором вырос и который любил больше всего на белом свете.
Наблюдая за тем, как швартовался катер, Сизов думал: "Домой всегда возвращаются с полными ведрами". Он подумал так, потому что видел, как две женщины шли с полными ведрами - от колодца к своим домам, стоявшим около берега.
Сизов возвращался из Москвы поездом. И все девять дней он считал, сколько ему попадется женщин с полными ведрами - на счастье. И, только подъезжая к Владивостоку, понял, что гадать на счастье из окна вагона нельзя. Все зависело от того, в каком месте в поселках и деревнях, проносившихся за окнами вагона, вырыты колодцы. И те люди с полными ведрами, которые встречаются ему на пути в Москву, никак не могли сулить счастье, потому что на обратном пути, во Владивосток, все они шли за водой: с ведрами пустыми.
- Ерунда какая, - подумал Сизов вслух и улыбнулся. Землистое, одутловатое лицо его стало беспомощным. Сизов не умел улыбаться, он привык радоваться без улыбки.
Ему казалось, что олени не любят, когда человек улыбается или - еще хуже - смеется. Олени серьезны; они любят, когда человек так же серьезен, как и они.
Если пантачей приманивать на соль и улыбаться им при этом, они будут бояться и не подойдут близко к человеку. Они пугливы и любят единообразие - в природе и в человеке. А улыбка ежесекундно меняет выражение лица, улыбка щурит глаза и открывает зубы. Животное боится, когда у человека сощурены глаза и открыты зубы...
2
У дебаркадера Сизова ждал его заместитель Белов и шофер Коростылев.
- Здравствуйте, Кирилл Семенович, - сказал Белов, - с приездом вас и с академиком...
- Спасибо, - ответил Сизов и крепко пожал девичью, тонкую руку Белова.
- С возвращеньицем, - пробасил вечно недовольный шофер Коростылев и понес чемодан Сизова к машине.
- Спасибо.
- Как прошли доклады? - спросил Белов.
- Неплохо...
- А кто внес предложение?
- Какое?
- Чтобы избрать вас академиком.
Сизов поморщился и, почесав переносье, сказал:
- Не помню, право. Группа товарищей, как говорится...
Белов быстро взглянул на него и спросил:
- Вам нездоровится?
- Нет, ерунда...
- Вид у вас, скажем прямо...
- Плохой?
- Да уж не цветущий.
- Послушайте, - сказал Сизов, - а как в этом году лотосы?
- Как обычно, - ответил Белов, - цвели. Позавчера на озере лотосов замерз лебедь.
- Какой?
- Перелетный. Сел в полынью ночью, крыльями размахнулся с усталости, а ночью мороз. Вода на крыльях смерзлась. Утром он не смог взлететь. Я велел застрелить его, потому что он кричал.
- А подобраться к нему нельзя было?
- Людям - нет. А лиса наверняка подобралась бы.
- Но сегодня же тепло...
- Кто мог знать? Позавчера был мороз. Белов пошел к машине. Спрятав свои тонкие, девичьи руки в карманы, он сказал:
- Я велел передать его в школу. Там из него сделают чучело.
Сизов спросил:
- Из лебедя?
-Да.
~ Знаете, - сказал Сизов, - пусть шофер уезжает. А я пройдусь.
- Вы плохо выглядите...
- Ничего, - ответил Сизов, - все-таки я не был здесь четыре месяца.
- Коростылев! - крикнул Белов. - Езжай один! Мы пройдемся с Кириллом Семенычем.
- Нет, - попросил Сизов, - вы уж не гневайтесь, Иван Павлович, драгоценный, я один хочу пройтись.
Белов пожал плечами и сказал:
- Как вам будет угодно.
- Не сердитесь, дружище, - сказал Сизов, - пожалуйста, не сердитесь.
Белов ничего не ответил и, открыв дверцу машины, повалился на мягкое полосатое сиденье. Через несколько минут машина скрылась за поворотом. Катерок, злобно пофыркав, отвалился от дебаркадера и ушел на материк - к следующему поезду. И Сизов остался один.
3
Сизов шел по дороге, часто останавливаясь. Дышать было тяжело, и он широко разводил руки, а когда не помогало, опускался на большие валуны, прогретые мягким октябрьским солнцем.
Когда Сизов опускался на камни, тишина, лежавшая над островом, делалась осязаемой: ни единый звук не тревожил мир. Желтые листья дубов и березок казались неживыми из-за того, что не было ветра. Осенью в безветренные дни приморский лес кажется искусственным, словно рисованным на голубом холсте неба.
