Все началось с канарейки. Сообщение об этой птахе попало на первую полосу центральной газеты «Нью-Йорк тайме». Это случилось в один прекрасный весенний день, когда усталый, перепачканный краской наборщик схватил с верстака маленькую набранную заметку, чтобы забить дырку, образовавшуюся в третьей колонке внизу.
«Грабитель освобождает птичку»
«Нью-Йорк, 28 апреля. Полиция крайне удивлена странным поведением грабителя, который вчера на рассвете проник в точильную мастерскую Маркуса Лазаруса на 44-й Западной улице. В мастерской все осталось на своих местах. Злоумышленник ничего не взял с собой, лишь выпустил из клетки канарейку, любимицу владельца мастерской, мистера Маркуса. Мастерская представляет собой покосившуюся развалюху и находится в переулке, ведущем к служебному входу в Королевский театр…»
28 апреля в одиннадцать часов утра доктор Базиль Уиллинг летел из Вашингтона в Нью-Йорк. Он развернул «Нью-Йорк таймс» и прочитал все кричащие заголовки о войне во Вьетнаме.
От всего этого кошмара у него возникло такое чувство собственного ничтожества, какое, вероятно, может испытать муравей, захваченный землетрясением. И какое облегчение наконец испытал он, когда внезапно натолкнулся на такой обычный, можно сказать, «домашний» заголовок: «Грабитель освобождает птичку». «Странно» поведение преступника, — подумал он, — хотя его, впрочем, можно понять». Каким трогательно-тривиальным казалось оно на фоне всех этих страшных сообщений о массовых расстрелах, гибели сотен людей, об атомных бомбах, о чудовищных грабежах целых континентов, о плачевном упадке культуры! Эта маленькая загадка дразнила воображение доктора, как задача в шахматном учебнике или несложное алгебраическое уравнение.
Стоило ли идти на риск серьезного наказания за кражу со взломом и при этом не совершить никакой кражи? Для чего терять время в мастерской, медлить? Что за сентиментальный, нелепый преступник, который проникает в мастерскую для того, чтобы выпустить на волю птичку из клетки, которая, вероятно, показалась ему недостаточно просторной, либо чересчур темноватой, либо просто грязной! Один телефонный звонок в общество по охране животных исключал ненужный риск и, конечно, привел бы к более эффективным мерам. Очевидно, с этим освобождением пленницы было связано что-то еще, ибо какой грабитель позволит себе отвлечься от серьезного «дела» и подчиниться фривольному, сиюминутному импульсу?
Но чем больше доктор обдумывал факты, тем все яснее представлял, что ему вряд ли удастся построить разумную гипотезу.
Вечером Базиль заехал в полицейское управление, чтобы обсудить с помощником главного инспектора Фойлом случай откровенного саботажа.
— Ну вот и вы! — хитрое, тронутое скепсисом лицо инспектора расплылось в улыбке, демонстрируя дружеское расположение к Базилю. — Я тут ненароком подумал, что вы навсегда высадились на этом мало обитаемом острове под названием Вашингтон!
— В настоящий момент, инспектор, я работаю в нью-йоркском отделении ФБР.
— В качестве психиатра или сыщика?
— И то и другое. Понемногу. Та же работа в принципе, которую я выполнял для окружного прокурора. Если бы не вы, то мне, наверное, никогда так и не пришлось бы напялить на себя полицейскую форму.
— А я-то какое имею к этому отношение?
— Именно вы первый дали мне возможность прибегнуть к психологии при задержании преступника. Теперь я занимаюсь этим ремеслом, ловлю злоумышленников, различных агентов и саботажников. Знаете, время, можно сказать, военное. Мы здорово увязли во Вьетнаме. Если меня направят туда, то придется прибиться к какой-нибудь медицинской части. Мне уже сорок пять, детей у меня нет, жены тоже, и я давно предписан к резервному медицинскому корпусу. Когда-то я обследовал контуженных снарядом, и с тех пор у меня пробудился интерес к психиатрии.
— Не волнуйтесь, доктор, — сухо ответил Фойл. — Если вы им понадобитесь, то они вас непременно вызовут. Вьетнам нам дорого станет, уверяю вас.
Разговоры о войне где-то в далекой Юго-Восточной Азии напомнили Базилю о сегодняшнем заголовке в «Нью-Йорк тайме», и вдруг у него перед глазами возникла эта желтая канарейка.
— Да, да, — сказал Фойл, — страшно смешной случай! Мне сообщили из тамошнего полицейского участка. Вначале я подумал, что это просто уловка ради «паблисити».
— Паблисити? Но для кого?
— Ну, конечно, для Ванды Морли. Сегодня или завтра состоится ее дебют в Королевском театре, а точильная мастерская находится рядом. Но ее агент по связи с печатью клянется, что знать об этом ничего не знает и что ее имя даже не упоминается в отношении этого происшествия… Если бы здесь было что-то нечисто, то мы наверняка добрались бы до сути, будьте уверены.
— Скажите, а в этой мастерской не было ничего ценного?
Фойл улыбнулся.
— Пойдите и взгляните сами. Ничего там нет, кроме точильного станка и кучи ржавых ножей и ножниц.
— А не было ли у владельца мастерской Лазаруса какого-нибудь врага или просто недоброжелателя, который все это сделал, чтобы досадить ему?
— Он утверждает, что никаких врагов у него нет. Если кто-то и хотел его подзадорить, то почему ничего не украдено? Почему не причинен вред самой птичке? С ней ничего не произошло. Когда Лазарус как всегда утром вошел в мастерскую, то увидел, что канарейка преспокойно летает по его развалюхе. Тогда он заметил, что дверца в клетке открыта, а задвижка на окне сломана. И все.
