Часть первая. Ночь. Гонец
Замерзший повод жжет ладонь,
Угроз, команд не слышит конь,
И в лужах первый лед трещит,
Как в очаге огонь.
Иосиф Бродский. Старинные английские песни
Даже здесь, в Лангедоке, весенние ночи бывают на удивление холодны. Я забыл перчатки, и сейчас руки так закоченели, что я не могу даже как следует дернуть за повод, и мой мерин плетется неторопливо, предоставленный сам себе. Нет, неправда. Все я могу. Просто я не хочу спешить, не хочу приезжать на место, не хочу передавать то, что мне поручено передать, и поэтому растираю руки и окоченевшие колени, но не подбираю повод и не даю коню шенкелей. Бывают вести, которые нелегко принести, даже если они тебя не касаются.
Впрочем, дорога здесь такая, что торопиться и в самом деле не стоит. Узкая каменистая тропа вьется по склону горы, взбираясь к каменному замку на утесе, и лучше дать волю коню — пусть сам решает, куда поставить ногу. Так что я не тороплюсь.
Но любая дорога рано или поздно кончается. Меня встречают с почетом и ведут сразу же наверх, в башню, в личные покои графа. Ему, в отличие от меня, не терпится выслушать новости. Мы проходим мимо большого зала, и я успеваю увидеть сидящую на возвышении графиню в алом платье, в ореоле золотистых волос, перехваченных тонким обручем, юношу в голубой накидке с лютней, стоящего у камина, полудюжину гостей за длинным столом, нарядных мальчиков-слуг, снующих с чашами для омовения рук. Графиня тоже видит меня и привстает в кресле, но я поспешно делаю ей знак рукой, и она не менее поспешно отводит взор и вновь опускается на подушки.
Граф — мужчина во цвете лет, у него суровое лицо, твердый подбородок, осанка бывалого наездника и мозолистые руки настоящего воина. И еще я не вижу у него никакой магической ауры. Должно быть, он просто Защитник. Защитник существа, которое я видел внизу. И когда я понимаю это, я понимаю также, как трудно мне будет сказать те слова, что я привез с собой.
— Для меня большая честь приветствовать в своем доме посланника из Тулузы, — говорит он. — Садитесь, ближе к огню, вы, верно, устали и продрогли с дороги. Сейчас я велю принести горячего вина.
Он отдает распоряжения слуге, и мы остаемся одни. Граф недовольно хмурится, потом улыбается.
— Прошу вас не судить о всей нашей семье по мне, — говорит он. — Я сознаю, что с моей стороны ужасно неучтиво торопить вас. И все же я так долго ждал известий из Тулузы. Надеюсь, вы простите мне мое нетерпение.
Что ж, оттягивать дальше нельзя.
— Я привез вам два известия, — говорю я. — Первое таково: в Лионе и Креси собираются войска. Лионским войском предводительствуют аббат Арно Амори, архиепископ Санса, епископы Отёна, Клермона и Невера, а также герцог Бургундский, графы Невера и Сент-Поля, Монфора и Бар-сюр-сен. Войско в Креси возглавляют архиепископ Бордо, епископы Ажена, Базаса и Каора, а также граф Овернский и виконт де Тюренн. У них под началом около шести тысяч воинов, численность же Лионского войска мне неизвестна доподлинно. Они горят желанием очистить Тулузу и Лангедок от катарской ереси, а также покарать сеньоров, которые укрывают еретиков-альбигойцев.
— Чушь! — граф раздраженно поводит головой. — Мы просвещенные люди и добрые католики. Зачем нам ввязываться в эту свару, что длится уже не первый десяток лет? Может быть, в одной из моих деревень и живут несколько этих, как там они их называют «совершенных», но это дело моих крестьян, а не мое.
— Боюсь, мой господин, что рыцари из Иль-де-Франс придерживаются иного мнения. Они раздражены убийством легата Пьера Кастельно и винят во всем графа Раймонда Тулузского. Кроме того, их, вне всяких сомнений, манят богатства Тулузы и Лангедока. Они намерены привести этот край к повиновению. Монфор — один из лучших полководцев нашего времени. Мне кажется, благоразумно было бы подготовиться к обороне и загодя подумать об отступлении.
— Чушь! — снова говорит граф. — Поверьте мне, мой любезный гость, это старая свара, и она снова кончится ничем. Мой дед присутствовал на диспуте в Ломбере, а отец — на диспуте в Альби. Они выпили немало вина, услышали немало красивых песен, уладили несколько тяжб и договорились о нескольких свадьбах. А до чего там договорились катарские проповедники с папскими легатами, им и дела не было. Бросьте пугать меня вашим Монфором и епископами, лучше скажите мне, каково второе известие.
— Повинуюсь вашей воле, мой господин. Совет Высших Магов Тулузы дает вам дозволение выступить против Джафрюэ де Палазоля из замка Зеленая Лоза. Ваш иск к нему признан законным и подлежащим удовлетворению, — это те самые слова, которые мне так не хотелось произносить, и я, будь что будет, осмеливаюсь на неслыханную дерзость, я добавляю к посланию Совета Магов Тулузы несколько слов: — Но ради безопасности и благополучия вас и вашей супруги молю вас также подумать о военном союзе против французов.
И я замолкаю. Я не могу сказать: «Мой господин, забудьте о вашей ненависти к соседу и о причинах, вызвавших ее. Мой господин, забудьте о вашей чести и добром имени вашей семьи, которые требуют не опускать меч, пока вы не покараете вашего соседа. Мой господин, не затевайте свару с возможным союзником, когда у ваших ворот враг». Только он сам может сказать это себе. А я и так уже сказал слишком много.
