Дети в нарядных пёстрых платьицах и праздничных курточках застенчиво столпились в зале. Я вижу белокурые маленькие лица, вижу чёрные и серые глазки, с наивным любопытством устремлённые на красивую гордую ёлку, сверкающую мишурным великолепием. Бонна зажигает свечки, и точно пожар вспыхивает ёлка в этой большой комнате, где, кроме детей, сидят поодаль взрослые – мужчины и дамы.
От ёлки по паркету вытянулись лёгкие причудливые тени, и на разноцветную толпу детей точно на букет цветов, рассыпавшийся в беспорядке, падают яркие лучи.
Я любуюсь детьми. Нельзя не заглядеться на этих милых крошек, чистых как ангелы, с невинным прошедшим и с радужным будущим. Когда отцам цена грош, все надежды возлагаешь на детей. В самом деле, не стоило бы, да и нельзя было бы жить, если б не было детей. Жизнь точно река. Она берёт начало из бесконечности и впадает в бесконечность. И если теперь волны её мутны, то, может, со временем грязь осядет, и их сменят прозрачные, кристальные струи…
Я думал эту думу, глядя на детей. И меня особенно пленяла трёхлетняя крошка, с коротко остриженными чёрными волосиками, с голыми пухлыми ручками, с голыми коленками. Она была в беленьком платьице, низко перевязанном лентой огненного цвета. Она посматривала на ёлку с восторгом и недоумением. Может быть, она первый раз видела ёлку. Но как только ей хотелось шумным движением выразить свою радость, она в страхе косилась на угол, где неподвижно стоял старик в чёрном сюртуке и с гладко выбритым лицом. Я вскоре заметил, что все дети боятся этого старика. Оттого они так застенчивы и так не по детски приличны.
