А.М.Горький
Тюрьма
I
Над городом неподвижно стояли серые тучи; на грязную землю лениво падал мелкий дождь, окутывая улицы тусклой, дрожащей тканью...
Окружённая плотной цепью полицейских, по мокрому тротуару, прижимаясь к сырым стенам домов, медленно шла густая толпа мужчин и женщин, а над нею колебался глухой, неясный шум.
Серые, сумрачные лица, крепко сжатые челюсти, угрюмо опущенные глаза. Кое-кто растерянно улыбается и развязно шутит, стараясь скрыть обидное, тяжёлое сознание бессилия. Порою раздаётся сдавленный крик возмущения, но он звучит тускло и неуверенно, как будто человек ещё не решил: пора возмущаться или уже - поздно?
Усталые лица полицейских озабочены, озлоблены. Капли дождя тускло блестят на шапках и усах. И на людей, - побеждённых без боя, - вместе с дождём лениво падают крупные, липкие хлопья снега - опускается угрюмая печаль.
- Загоняй во двор! - крикнул кто-то осипшим голосом.
Началась давка, люди, как овцы, тесно прижимаясь друг к другу, тёмным потоком вливались во двор. Их негодующие крики зазвучали громче, нервнее, послышались резкие возгласы озлобления, высокие голоса женщин зазвенели слезами...
Весёлый, добродушный здоровяк, студент первого курса Миша Малинин шёл в середине толпы и наивными голубыми глазами жалостно осматривал бледные, злые, растерянные лица вокруг себя. Крики женщин, нервный смех, глухой ропот волновали его; задыхаясь в тесноте, полный тяжёлым чувством стыда, готовый плакать от негодования, расталкивая окружающих, он старался скорее пройти во двор, чтобы спрятаться там, отделить себя от всех, остаться одному.
...Чьи-то маленькие цепкие руки крепко схватили его за рукав пальто он увидел пред собой бледное лицо с огромными влажными глазами. Это лицо, мокрое от слёз или дождя, поднялось к его лицу, и ярко-красные, судорожно перекошенные губы, вздрагивая, горячо зашептали:
- Я - не пойду!.. я не могу, не хочу! Он толкнул меня... он не смеет... скажите ему...
Девушка задыхалась, трясла головой, и чёрные кудри мятежно осыпали её мокрые щёки и белый высокий лоб.
- Не смеет! - вдруг закричала она, покрывая своим голосом весь шум, взмахнула рукой, выпрямилась, и глаза её вспыхнули.
Тогда и в груди Миши тоже вспыхнул огонь, жгучими струйками разлился по жилам, выжег стыд, наполнил грудь юношеской отвагой. Миша рванулся вперёд, - чёрная масса расступилась под его напором, как грязь от камня, упавшего в неё... Он увидал пред собой высокого человека, в серой шинели, и звенящим голосом закричал на него:
- Вы не смеете бить!
- Да - э! Кто ж бьёт? - раздражённо отмахнувшись рукой, возразил серый человек. Его утомлённое лицо с рыжими усами исказилось пренебрежительной гримасой, и, положив руку на плечо Миши, он сказал:
- Ну, прошу вас, - идите же!
Миша видел его гримасу и почувствовал в сердце острый укол обиды.
- Я - не пойду! - свирепо закричал он. - Мы не пойдём... мы не стадо! Довольно насилий!
Все красивые, сильные слова, какие он слышал о свободе, о человеческом достоинстве, хлынули из его груди горячим ручьём и засверкали над людьми, зажигая у одних гнев, у других - страх. Опьянённый звуками своего голоса, оглушённый пёстрым вихрем криков, он закружился в толпе, точно искра в чёрной туче дыма, и не заметил, как его схватили, вырвали из толпы, очнулся только на извозчике.
Широко открыв глаза, он жадно глотал воздух и вздрагивал, полный здорового, радостного возбуждения, ещё не отдавая себе отчёта в том, что произошло. Рядом с ним, обнимая его за талию, сидел околоточный надзиратель, молодой человек с чёрными усами и со шрамом на правой щеке. Лицо у него было угрюмое; крепко сжав губы, он прищуренными глазами смотрел вперёд и всё дотрагивался до щеки левой рукой.
- Вы меня... куда? - добродушно спросил Миша.
- Ввв - часть... - сквозь зубы ответил околоточный, и лицо у него болезненно вздрогнуло.
- Вас - ударили? - сочувственно осведомился Миша.
- 3-зуб болит... чёрт! - промычал околоточный, ткнул извозчика кулаком в спину и злым, истерическим голосом заныл: - Да поезжай ты скорее... будь проклят!
Извозчик - седой, маленький старик - повернул к нему лицо и, ласково моргая красными слезящимися глазами, утешительно сказал:
- По-спеем, ваша благородия... в тюрьму не в церкву, никогда не опоздаешь...
- Поговори у меня! - прошипел околоточный. Извозчик пугливо задёргал вожжами и забормотал на лошадь:
- Эх ты... н-ну...
По улице, в густом, липком тумане, суетливо мелькали тёмные фигуры прохожих - казалось, что они сбились с дороги в этой серой, влажной мгле и беззвучно, тоскливо мечутся, не зная, куда идти. С глухим шумом и воем проносились вагоны трамвая, под колёсами у них вспыхивали злые, синие искры, а внутри вагонов сидели чёрные люди. Непрерывно звучал усталый лязг подков по камням мостовой, появлялись жёлтые огни фонарей, растерянно вздрагивали и, ничего не освещая, - исчезали, проглоченные туманом. Резиновые шины пролётки торопливо подпрыгивали по неровной мостовой, и в груди Миши тоже что-то начало дрожать мелкой, неприятной дрожью.
У ворот полицейской части кто-то низенький, толстый и серый, как туман, сказал сиплым, равнодушным голосом:
