Василий Николаевич сидел в душном кабинете за опротивевшим столом, когда в дверь постучали. Вошёл высокий мужчина в несуразном серо-коричневом костюме. По худому и напряжённому лицу незнакомца сразу видно – отчаянный трудоголик.
– Что беспокоит? – холодно спросил Василий Николаевич, поправляя черновые бумаги.
– Здравствуйте, – робко ответил вошедший и присел на стул. – Дело в том… видите ли… Меня уволили. Я недавно перешёл в цех по дроблению философского камня, но… случился казус… я недоглядел, и весь камень превратился в пыль. Меня тут же уволили, – сказал он дрожащим голосом, – но самое страшное даже не это. Доктор, – зашептал пациент, – мне кажется, я вдохнул этой пыли. Респиратор слетел, и… я вдохнул философский камень, – обречённо сказал он. – В ТУ указано, что в этом случае надо срочно промыть глаза и нос, но я замешкался и опоздал. Не знаю, да и никто толком не знает, что конкретно бывает от камня, но вряд ли что-то хорошее… Новая ведь технология и даже секретная. Знаете, доктор, я такое слышал!.. Один так же надышался, а потом очутился в психушке! Говорят, говорят, что он призраков стал видеть и ещё бог знает что… Страшно мне, доктор!
Василий Николаевич молча выписал успокоительное и уже хотел протянуть пациенту, но тот продолжил.
– Наверно, я многое додумываю, но с тех пор каждую ночь мне снится один и тот же кошмар. Человек с золотыми глазами идёт за мной по пятам и что-то тихо говорит, слова его тут же оживают и монстрами бегут за мной. Я тоже бегу, но они не отстают. Я кричу и просыпаюсь. А этой ночью… Доктор, этой ночью тот страшный человек почти догнал меня! Я видел его глаза, они вцепились в меня, и… Мне кажется, он хочет меня убить.
Василий Николаевич вручил рецепт и выпроводил пациента. Сейчас ему не до глупых кошмаров, ведь Василий Николаевич начал важнейший труд, который будет венцом его научной деятельности. Не так давно он увлёкся психоанализом и понял, что может углубить учение Фрейда и Юнга о бессознательном. Василий Николаевич уже второй месяц работал над теоретической частью, продолжая рассуждения учёных, но этого ему было мало. «Без практического доказательства, – размышлял он, – никто не воспримет мой труд всерьёз. Здесь не хватит обыкновенных концепций. Нужно доказать, именно доказать, что бессознательное, как они и говорили, даёт человеку все духовные силы, все творческие способности и желания. Если я докажу это… Боже мой! Если всё получится, я покину этот кабинет и этих больных…»
Василий Николаевич надеялся получить место при институте психоаналитики, и этот труд мог очень ему помочь.
Через неделю явился тот самый пациент, которому Василий Николаевич выдал рецепт.
– Доктор, стало хуже. Он говорит, – голос пациента дрогнул, и тот зашептал: – Говорит, я занял его место!..
«Надо же, занял место! Очень похоже на тень…» – подумал Василий Николаевич и решил, что этот пациент – тот, кто ему нужен.
– Напомните, как вас зовут, голубчик? – ласково спросил Василий Николаевич, доставая записную книжку.
– Цепочкин Таштультим Таштультимович.
– Вот что мы с вами сделаем, Таштультим. Сегодня вы погрузитесь в свой внутренний мир и найдёте кошмар, который вас так пугает. Я буду рядом, не волнуйтесь, – добавил он, не давая Цепочкину возразить. – Вы погрузитесь и победите его. Но чтобы я мог помогать, вы должны диктовать всё, что видите. Согласны?
Таштультим помолчал с минуту и кивнул. Василий Николаевич довольно улыбнулся.
– Закройте глаза и расслабьтесь, – начал он, когда Цепочкин расположился на кушетке. – Почувствуйте своё дыхание, как воздух наполняет лёгкие и выходит наружу. Вдох – выдох. Вдох – выдох, – с этими словами Василий Николаевич достал диктофон. – Вы идёте по тропинке и видите дом. Какой он?
Василий Николаевич включил диктофон.
– Большой и белый, – ответил Цепочкин. – Только это не дом. Я вижу больницу. Белую больницу в лесу.
Василий Николаевич начеркал в записной книжке: «Эго в виде больницы».
– Вы входите внутрь. Что чувствуете? Вам спокойно или страшно? Хочется остаться или уйти?
– Здесь неприятно, – сказал Цепочкин и нахмурился. – Здесь холодно и пустынно. И много дверей с табличками, будто я в коридоре. На них что-то написано, но не могу разобрать, почерк непонятный. Каллиграфический, что ли… Дверь открылась, – резко сказал пациент. – За ней кто-то стоит. Он стоит спиной, – продолжил Цепочкин, хмурясь и быстро сжимая и разжимая пальцы. – Он один из слов!
Пациент стал двигаться, и Василий Николаевич уже решил, что он сейчас встанет, но тут Цепочкин замер.
– Что там? Что вы видите?
– Я, – задыхаясь, ответил Цепочкин, – я видел его лицо. Лицо из дыма и мрака. Он набросился на меня, прыгнул, хотел задушить, но не успел: я захлопнул дверь. Из других дверей завыли, и я убежал. Теперь я иду в лес, прочь от них. Но и здесь мне не рады: ветки цепляют меня, мешают идти, но я всё равно иду.
Я вижу овраг. На его дне лежит что-то большое. Похоже на сердце, пульсирующее сердце размером с ту больницу. У него синие сосуды, они корнями входят в землю. Местами сердце покрыто золотом. Сюда попала та пыль, я знаю.
