Tweenie (1940)
Перевод: Т. Гинзбург
Джефферсон Скэнлон вытер взмокшую бровь и глубоко вздохнул. Он потянулся дрожащим пальцем к переключателю — и остановился. Его модель, на которую ушло более трех месяцев напряженного труда, была, можно сказать, последней его надеждой. Он вложил в нее добрую долю тех пятнадцати тысяч долларов, которые сумел наскрести. И сейчас должно было решиться, выиграл он или проиграл.
Обхватив руками свою пылающую голову, он простонал:
— О боже! Она должна работать, должна! Мои расчеты верны, и я создал нужное поле. По всем законам науки оно должно расщеплять атом. — Он встал, выключил бесполезный рубильник и в глубоком раздумье зашагал по комнате.
Его теория верна. Но если теория верна, значит, установка собрана неверно. Но установка собрана верно, значит, теория…
Где-то неподалеку заорали мальчишки, нарушив ход его мрачных раздумий. Скэнлон нахмурился. Он не терпел шума.
Крики приближались, усиливались, становились отчетливее: «Хватай его, Джонни!», «Эй, держи!»
Меньше чем в двухстах ярдах от Скэнлона дюжина мальчишек выскочила из-за угла и понеслась ему навстречу.
Скэнлон невольно заинтересовался. Они набросились на кого-то с характерной для своего возраста жестокостью.
Скэнлон от изумления едва не выронил трубку, потому что беглецом был твини — полукровка, гибрид Земли и Марса. Ошибиться не давал совершенно белый, жесткий как проволока хохол, больше похожий на ерш для мытья бутылок или на иглы дикобраза, чем на обыкновенные волосы. Скэнлон с удивлением подумал: как твини мог оказаться вне стен приюта?
Мальчишки снова нагнали полукровку, и их враждебный рев усилился. А затем потрясенный Скэнлон увидел, как взметнулась вверх и опустилась тяжелая доска. Происходившее было настолько дико, что он, не помня себя от возмущения, бросился с кулаками в самую гущу.
— Прочь, варвары! Прочь отсюда, пока я… — Хватив ближайшего хулигана башмаком по заднице, он одновременно бросил наземь двух других.
Скэнлон очутился один на один с твини, который, не переставая всхлипывать, опасливо поглядывал на него.
Он заметил, что твини, вымахавший сильно в длину, был устрашающе худ, что одежда его состояла из каких-то грязных лохмотьев, а его измученное лицо было печально.
— Слушай, ты, наверное, голоден?
По лицу твини прошла судорога: видно было, что он переживает внутреннюю борьбу. Наконец он негромко и смущенно ответил:
— Да… немножко.
— Эго заметно. Пойдем ко мне — Большим пальцем Скэнлон указал себе за спину. — Тебе необходимо поесть. И похоже, не помешает умыться и переодеться.
Он молчал до самого дома и, только открыв дверь, снова заговорил:
— Пожалуй, тебе следует сначала умыться. Ступай сюда, в ванную, и быстренько запрись, пока тебя не увидела Бьюла.
Но было уже поздно. Сзади раздался испуганный возглас. Бьюла, домохозяйка Скэнлона, направлялась к ним; ее всегда кроткое лицо раскраснелось и выражало негодование, глаза сверкали.
— Джефферсон Скэнлон! Джефферсон! — Она обратила к твини исполненный омерзения взгляд. — Как мог ты привести в этот дом это существо? Ты что, утратил представление о приличиях?
Несчастный твини был совершенно уничтожен, но Скэнлон быстро взял себя в руки.
— Ладно, мы обсудим это потом. Ступай, парень, мойся.
А Бьюла посмотрит, не найдется ли для тебя какой старой одежонки.
Одарив их обоих неодобрительным взглядом, Бьюла с важным видом удалилась.
— Не обращай на нее внимания, — сказал Скэнлон. — Она была когда-то моей няней и все еще видит во мне, что называется, своего рода собственность. На самом деле она не обидит даже мухи, так что иди мойся.
Когда твини наконец оказался за обеденным столом, он выглядел совершенно иначе. Отмытое от многодневной грязи худое лицо было почти красивым, а высокий открытый лоб говорил об уме и одухотворенности. Волосы, хотя и влажные, по-прежнему стояли торчком, в фут высотой, но в их ослепительной белизне было что-то благородное, почти величественное. Ничего уродливого Скэнлон в них сейчас не находил.
— Как насчет холодного цыпленка? — спросил Скэнлон.
— О да! — с энтузиазмом произнес твини.
Глаза его заблестели, и он энергично набросился на еду.
— А теперь, — сказал Скэнлон, — я хотел бы задать тебе несколько вопросов. Твое имя?
— Они звали меня Максом.
— Так! Ну а фамилия?
Твини пожал плечами.
— Они называли меня просто Максом, если вообще обращались ко мне. Не думаю, чтобы полукровке требовалась бы еще и фамилия. — Он произнес это с нескрываемой горечью.
— Но как ты очутился здесь? Ты ведь где-то живешь?
— Я жил в приюте. Лучше находиться где угодно, только не там.
— Они не желали тебе зла, Макс. Ты напрасно ушел. Ты не такой, как другие люди, и они тебя не понимали. Но что-то они все-таки дали тебе. Ты разговариваешь как человек, получивший некоторое образование.
— Я ходил на уроки, это верно, — хмуро признался Макс. — Но сидеть мне полагалось в углу, в стороне от других.
Макс подозрительно посмотрел на Скэнлона.
— Вы ведь не отошлете меня назад? — Он привстал, точно собрался бежать.
Скэнлон смущенно покашлял.
— Конечно, против твоей воли я этого не сделаю. Но для тебя это было бы лучше всего.
