Из уголка рта стекает слюна. Я ничего не понял, голова работает ясно, вот только что я горел на костре, потом просыпался на операционном столе и меня снова чем-то глушанули. Если в первый раз было страшно и стрёмно, то сейчас особой паники я не испытывал, единственное неудобство из-за слюны. И только я собирался незаметно втянуть её, как сзади высунулась рука в перчатке и ловко вытерла мне платком всю морду. Наверно именно поэтому мне удалось сохранить идиотское выражение лица. Аккуратно опустив глаза в тарелку, я увидел истерзанную, изувеченную еду, раскиданную по тарелке и вокруг, потом около носа появилась ложка, потом странное пощелкивание, на которое я поднял глаза, зафиксированная нижняя челюсть осталась на месте, рот открылся и мне в рот впихнули съедобное. Тщательно пережевывая пищу, я украдкой оглядывался, пытаясь понять что же со мной происходит. Зрение работало избирательно, цветовыми пятнами, то расплываясь, то собираясь в ясную картинку. Слух тоже шалил, то наваливалась полная глухота, то скрип ножа по тарелке вызывал сильнейшую мигрень.
Постепенно всё стабилизировалось, мяуканье голодной кошки и пенопласт по стеклу неожиданно трансформировались в приятную мелодию скрипки и виолончели; грохот камнедробилки за углом, прерываемый уханьем сваезабивательной машины — в негромкий разговор соседей по столу; цветные пятна в лица людей. Возникшая мигрень не проходила, да ещё навалились запахи. Воняло луком, жареными тараканами, советскими духами, даже пожалуй не именно духами, а их концентратом, потом, пердежом, чем то ещё. Видимо это отразилось на моём поведении, поскольку на меня кто-то уставился и спросил кого-то за моей спиной:
— Миклош? С Его Высочеством всё в порядке?
И этот кто-то ответил:
— Да разумеется, сир. Он немного нервничает, но в целом ведёт себя прилично.
— Тем не менее я считаю, что Его Высочеству пора вернуться к занятиям…
Меня хватают под руки и, внешне вежливо, фиксируют так, что идти я могу только туда, куда меня направляют, попутно снимая обеденную сбрую.
Я не знаю как это выглядит со стороны, хочется надеяться что прилично, хотя наверняка — глупо. Мелькают красивые комнаты, гобелены, скользкий паркет, нарядные дамы, пробегающие по мне глазами, как по мебели и послушно склоняющиеся в чём то напоминающем книксен. Меня проводят до высоких резных дверей, которые охраняют двое невозмутимых военных, напоминающих собой статуи. Они дружно стукают о пол алебардами, и тут же меня буквально вносят в широко открытые двери, где меня ждёт с приторной улыбкой человечек. Да именно это слово подходит к нему — человечек, несмотря на нормальный рост, внешность и всё остальное. Есть люди, которым так и хочется крикнуть: «Человек!» и прищёлкнуть пальцами. Так вот, он именно из таких. Он послушно склоняется в поклоне:
— Его Высочество изволили прибыть!
После чего открывается дверь в соседнее помещение и меня заносят в следующую комнату. Тут меня внезапно оставляют в покое. Лакеи кланяются и покидают территорию, а последним уходит человечек, угодливо говорящий:
— Если будет угодно Его Высочеству, то я всегда рядом.
Меня оставляют одного, красные стены, обитые толстым слоем ткани, вернее гобеленом (если я правильно представляю себе гобелен), тяжелые ковры, застилающие всё свободное пространство — такое ощущение, что я нахожусь в дурке, а не в королевском дворце. Хотя нет, внимательно оглядевшись, я решаю, что всё таки в королевском дворце… превращённом в дурку…
Сохраняя на лице идиотское выражение лица, впрочем в данный момент это не представляет для меня никакой сложности, я обшариваю комнату. Кучи подушек, ковры, обитые стены, как я уже говорил. В общем похоже мне опять повезло. Пробежавшись по комнате, я валюсь на спину и устраиваюсь поудобнее, закидываю руки за голову и начинаю рассуждать.
* * *
Сначала факты так, как я их себе представляю. Первое, и немаловажное, я не подох на операционном столе, если конечно это был не глюк. Второе: ситуация, тем не менее, достаточно серьёзная, поскольку это не первая операция и не первый общий наркоз, который я переношу. О чём говорить, если я даже все зубы умудрился вылечить под общим наркозом. Вспомнив это, я не музыкально хихикнул. Дело в том, что под наркозом мне всё рассверлили, заложили мышьяк и отправили домой. Когда я с трудом улыбнулся, открывшей мне жене, то она чуть в обморок не свалилась и потащила меня к зеркалу. Всю красоту своей улыбки, я смог оценить только на следующее утро, улыбаясь себе в зеркало дырявыми зубами. Ладно, не об этом разговор. Таких ярких глюков у меня никогда не было (по крайней мере от наркоза), и считать обратное большое заблуждение, но это только если я тот, за кого себя принимаю. А кто я, по большому счёту? Если следовать очерёдности, то я был (и есть, надеюсь) человеком 20 века, пардон — 21века, валяющемся сейчас на операционном столе. В первую очередь я попал в тело нищего побирушки, чья память была стёрта вследствие удара тяжёлым заклинанием, а я зубами и когтями выцарапывал себе право на жизнь в том аду, которое по недоразумению назвали жизнью. Насколько я помню, я себе это право добыл, к тому же на моём обеспечении была девочка, которую я считал своей дочкой. Но меня потом сожгли? Интересно, это глюки или нет? Потом я просыпался на столе и снова заснул, после чего и очутился в этом теле малолетнего олигофрена. Так, а малолетнего ли? Я неуверенно поднёс пальцы к щеке, чтобы проверить щетину, потом в паху, на предмет волос. Вроде бы не салабон — это радует. А то бы родители по пырому выбрали чемпиона из следующего помёта, а отбраковку утопили. Быть отбраковкой очень не хотелось, я аж поёжился. Отсюда вывод — надо срочно выздоравливать и становиться принцем паинькой, радость родителей, надежду народа или как там это бывает. А теперь, внимание, вопрос! Всё таки кто я?
