Мой ежедневный друг и отчасти отдаленный родственник Витюша человек нервный, спящий в неположенное время суток с затычками в ушах и с черной повязкой на глазах, чтобы ничего не видеть и не слышать. В остальное время он очень даже веселый и наблюдательный человек. Интересуется разными человеческими проявлениями, особенно женщинами.
Вот, знаете, в прошлом, то есть теперь уже получается в позапрошлом, короче говоря, в XIX веке было выражение — «места не столь отдаленные». Это значило — действительно, не черт-те где, а, скажем, ну, там, в Ижевске… или в Рыбинске, что ли, поселить человека. Но все-таки это не просто место жительства, а наказание. Так просто оттуда не выберешься. Я это к тому, что времена нашего с Витюшей ежедневного общения можно назвать «времена не столь отдаленные» — то есть не то чтоб какие-нибудь средние века с инквизицией, полным отсутствием электричества и прочее, но тоже, прямо скажем, не сахар, и из них выкарабкаться было тоже совсем не так просто. Так что то, что мы оба дотянули до 2000 года и даже перешли эту черту, можно считать некоторым достижением.
Так вот, во времена не столь отдаленные Витюша, случилось, впал не только в бессонницу, но даже в полное отчаянье. Он прямо-таки возненавидел наш общий с ним родной город Ленинград и его роскошные с виду дворцовые окрестности. Он подобно принцу Гамлету восклицал: хочу уснуть с повязкой на глазах и затычками в ушах и не просыпаться! Видеть не могу, ну просто не могу видеть окружающей меня действительности и этих рож, которые населяют эту действительность. Я лучше повешусь на сосне в рощице на Карельском перешейке или вплоть до того, что женюсь на англичанке и уеду в Великобританию мыть из шланга по ночам самолеты или преподавать в тамошнем Лондонском университете. Пошло оно все подальше!
Ну, сказано — сделано. Не без затруднений и не без некоторых трений с официальными органами, но стал Витюша лондонским… ну, можно даже сказать, денди. Потому что мужчина он был видный. Доходили изредка от него и весточки. Он сообщал, что это наше счастье, что мы не узнали, как он, лондонскую действительность. Английская пища ему совершенно чужда, и он к ней не прикасается. Сон его сократился буквально до двух часов в сутки, даже с применением улучшенных английских ушных затычек. Остальное время он вынужден разглядывать надоевший пейзаж за окном либо рожи, населяющие этот пейзаж, рожи, от которых его воротит еще больше, чем от наших рож, оставленных им ради этих, английских. Единственная, сообщает, радость — это редкие поездки в страну Австрию, в ее города, наполненные историей и музыкой. Необыкновенную усладу дают венские заварные пирожные и булочки с изюмом. Свежесть зелени, цвет неба — все так привлекает и успокаивает, если бы только не рожи, которые высовываются отовсюду и наполняют собой эти замечательные города.
Пришел срок и — слаб человек, что поделать! — соскучился мой друг и отчасти отдаленный родственник даже по нашим краям. И потянуло его пройтись или проехаться этаким, как уже было сказано, лондонским денди по Невскому, да вдоль Невы, да и по мостам… подкатить к местам былой славы (а слава была, нечего таить, была слава!), поглядеть, какие девчушки подросли, вообще поглядеть, да и себя показать. А тут как раз перестройка подоспела. Одна дырка, другая дырка в крепкой некогда границе, и стал наш так называемый железный занавес вроде как решето. Кто попало поперся в обе стороны. Только успевай штампы ставить.
Ну, и опять, как хотел, так и сделал. Вот и Санкт-Петербург, бывший Ленинград. Май. Молодая листва на деревьях. Множество ларьков. Сникерсы и прочее, и прочее. Казино сверкают, даже в дневное время не жалеют лампочек. Немного портят впечатление группочки плоховато одетых людей с какими-то невозможными плакатами: «ДА ЗДРАВСТВУЕТ ВСЕ КАК БЫЛО!» и еще: «НАШ МЭР СВОЛОЧЬ!». Но это отклонения. Главное-то есть — Нева, дворцы, места былых поцелуев, беловатые уже ночи.
«Поеду, — думает мой отдаленный родственник, — на троллейбусе. А? Поеду по знакомому маршруту на троллейбусе № 5. Буду смотреть в окно и узнавать каждый дом, каждую подворотню». Подкатила как раз пятерка. Сел. Билетов взял целый десяток, чтобы еще, может, куда поехать, и один закомпостировал. Хорошо! Народу мало. В окна все видать. В конечном-то счете все родное. Гостиный двор… канал Грибоедова мелькнул… Казанский собор… Столько вспоминается всего… Контролерша идет…. тоже как в былые времена…
И заводит контролерша интересный разговор с гражданином в кепке, сидящим на два ряда впереди Витюши с правой стороны.
«Почему, — говорит, — у вас багаж не оплачен?»
«Нет у меня никакого багажа», — говорит гражданин.
«А это что у вас?»
«А это у меня яйца».
Мой родственник изумился и даже привстал со своего сиденья, чтобы посмотреть, о чем, собственно, идет речь. Мужчина сидел ближе к проходу, а ближе к окну на диванчике лежал такой довольно обширный картонный квадрат с гнездами, и в гнездах помещались яйца. Родственник даже обрадовался, когда увидел такое приспособление. В Лондоне он отвык от таких изысканных способов транспортировки неудобного товара, а тут пахнуло родным и забытым. Спор между тем становился все горячее.
