Я всегда предпочитала решать проблемы кулаками. Именно потому родители отослали меня в школу мисс Саламанки для благовоспитанных юных леди. Именно потому нынче утром мисс Бикл, учительница рукоделия, отправила меня в кабинет директрисы. Похоже, мне требовалось напоминание, какой благовоспитанной обязана быть юная леди. Спорю на что угодно, вскоре это напоминание отпечатается у меня пониже спины.
С невиннейшим видом я застыла на стуле с прямой спинкой перед столом Старой Саламанки. Мне казалось, я уже вполне благовоспитанная. Но судя по обращенному на меня пристальному взору директрисы, наши мнения не совпадали. Похоже, даже буфы на рукавах ее платья раздулись от негодования.
– Мисс Меррит, – начала Старая Саламанка. – Прямо сейчас, сию минуту, юная мисс Трезелтон лежит в лазарете с куском холодного мяса на глазу. Что вы на это скажете?
А что я должна сказать? Что глубоко сожалею? Вот уж дудки.
– Скажу, повезло ей, что это мясо, а не печенка.
Старуха Салли нахмурилась сильнее.
– Его аромат напоминает о доме, – объяснила я. – К тому же мясо мгновенно охлаждает ушибы.
Директриса с размаху хлопнула рукой по журналу.
– Ученицы моей школы не дерутся, как уличные хулиганы! Неужели вы совершенно не думаете о своей семье? Вам плевать на ваше образование?
Я только пожала плечами. Семья? Мать сослала меня на сей необитаемый остров после драк с деревенскими мальчишками. Вообще-то обычно мы ладили, просто они не любили проигрывать мне в крикет. Прямо сейчас маменька и старшие сестры, должно быть, несколько опечалены состоянием своего гардероба. Все, кроме моей милой Полли. Уж та-то никогда не хотела, чтобы меня отсылали.
Старуха Салли вздохнула, как вздыхали христианские мученики перед тем, как в очередной раз взойти на арену со львами. Ну вот, опять.
– Что ж, попробуем иначе. Мисс Меррит, почему вы ударили мисс Трезелтон в глаз?
Никому не нужна причина зарядить в глаз Терезе Трезелтон – таков был бы честный ответ. Она просто входит в комнату, и готово.
Но Старуха Салли жаждала фактов, так что я ей их охотно предоставила:
– Мисс Трезелтон воткнула в меня иголку. – Подобное преступление не сойдет с рук даже очаровательной богачке Терезе Трезелтон с ее каштановыми кудряшками. – Четвертого размера.
Всем иглам игла!
Директриса со свистом втянула воздух сквозь зубы.
– И где же?..
Я внимательно изучала ногти, внезапно обнаружив, что те, оказывается, представляют собой огромный интерес.
– На уроке рукоделия.
– Нет, где… рана на вашем теле?
Я напустила на себя пуританский вид.
– В том месте, которое-нельзя-называть.
Старуха Салли опять пристукнула кулаком по журналу.
– Я не позволю, чтоб какая-то девчонка так со мной разговаривала! Бросьте свои штучки, юная леди. Куда именно она воткнула иголку?
– Мне в задницу.
Директриса снова втянула воздух сквозь зубы, да так громко, что свист мог бы служить маяком для кораблей в тумане Ла-Манша.
– Мэйв Меррит! Где вы набрались подобных словечек?
Сделайся я еще хоть немного благовоспитаннее, нимб ослепил бы окружающих.
– А это вас не касается.
Сквернословие. Именно за него я была лишена двух дней учебы, и плевать, что пропущу уроки или потом провалю экзамены. Меня поставили на разбор мусора. По словам мисс Саламанки, подобное занятие пойдет на пользу моему вздорному нраву или что-то в этом роде.
Мол, раз я веду себя как уличная рвань, разговариваю как уличная рвань, уличной рвани самое место у помойки, заодно и распробую, насколько мне это понравится.
Я не слишком возражала. Разве что пованивало тут.
Ладно, вру. Разбор мусора я сразу возненавидела. Впрочем, не так, как ненавидела уроки французского мисс Гюнтерсон.
Прежние гувернантки, еще до того, как маменька доверила мое воспитание пансиону, тоже пытались исправить мой характер наказаниями. Не вышло. Эти дамы никогда не задерживались на своей должности. Всех мисс эмм и мисс шарлотт я пережевала и выплюнула. Возможно, мои дни и в стенах школы мисс Саламанки уже сочтены. Будь выбор за мной – их нисколько бы не осталось.
Выдался холодный декабрьский денек. Второй день разбора мусора. Ветер кусал мои ноги в чулках, забираясь вверх под юбки. Сквозь толщу облаков едва проглядывало солнце, близился закат. Каких-нибудь полчаса, и меня позовут мыться и ужинать на кухню, подальше от накрахмаленных передников и чувствительных носов остальных благовоспитанных юных леди, которые не запятнали себя наказанием, по крайней мере до сих пор.
В резиновых сапогах и плотных холщовых перчатках я просеивала мусор в баках, рылась в компостной куче и заглядывала в водостоки, отделяя жестяные банки и хлам, который можно было сжечь в печи, от каминной золы и прочих отбросов – того, что заберет мусорщик.
Лицо мое покрылось сажей, в легкие будто насыпали ведро пепла. Перчатки пропитались склизкой кашицей из гнилых яблок и капустного супа.
Вздумай я сбежать в извилистые лондонские улочки и переулки и затеряться там, меня бы мигом отыскали: «Сержант, беглянка – тощая девчонка лет эдак тринадцати, в резиновых сапогах и серой школьной форме. Смердит, как компостная куча».
