Ее увидел он, и взгляд
Ответный сердце бросил в сон,
Волненьем сладостным объят,
Он замер, в грезу погружен.
Вся в свете меркнущем, она
Как совершенная жена.
В тот летний вечер свет владел душой,
И каждый легкий шаг дарил простор,
И мир казался сказочной страной,
И музыкой был полон кругозор,
Тогда благословил он мир, где в снах
Могло быть явлено такое чудо, как она.
Когда же в небе звезды первые зажглись
И солнце замерло у западной черты,
Два сердца любящих в прощании слились,
Где луч последний, луч его мечты,
В багряном облаке скрываясь, трепетал,
И, погребальным саваном окутан, улетал.
Той ночи отблеск памятью храним —
Руки изгиб, касанье теплых губ,
И образ, исчезающий пред ним,
Безмолвно канувший в сырую мглу, —
Все это проносилось там, в тиши,
В чертогах сумрачных его души.
Вернулся он спустя немало лет —
Усталый путник с дальних берегов, —
Все та же улица и тот же ряд домов,
Но тех, кого искал он, больше нет.
Его надежды, страстные слова,
Бесцельно падали, впустую речь лилась,
Лишь дети, игры резвые прервав,
Выслушивали горестный рассказ,
То разбегаясь для своих забав,
То ближе с осторожностью теснясь
И прикасаясь робкою рукой
К пришельцу странному из стороны иной.
У шумной улицы сидел он, как тогда,
Там, где последний раз смотрел в ее лицо,
Воспоминаний долгих череда
Смыкалась в неразрывное кольцо:
И отзвуки шагов, что где-то здесь живут,
И голос ласковый как будто наяву.
Поэтому порой, на склоне дня,
Когда на город наползал туман,
Он сетовал, судьбу свою кляня,
На веру в соблазнительный обман
И раздувал с жестокою тоской
Угли́ отчаянья, покрытые золой.
Уж лето минуло, а он не уходил,
Как будто близился последний срок,
Все ждал чего-то из последних сил,
Все вглядывался в лиц живой поток,
Потом со вздохом отводил глаза
И думал: «Больше нет пути назад».
И дух его измученный искал
Спасения в насмешке над собой,
Когда в ночной тиши изобретал
Все новых пыток сладостную боль
И множил без начала и конца
Фантом ее прекрасного лица.
Но как-то вдруг, в звенящей тишине
Он ощутил присутствие её —
Явленье ангела, сошедшего извне,
Свет, вторгшийся в глухое забытьё, —
И тут же ее образ неземной
Поблек, и мир покрылся пеленой.
Тогда, собрав осколки прежних дней
Меж бездной боли и круженьем снов,
Он насладился горечью своей,
Замкнул уста для бесполезных слов
И навсегда отрекся от пути
К тому, чего не смог он обрести.
Как сумасброд, что от людей таясь,
Свой дикий нрав не в силах превозмочь,
К безвестной гибели отчаянно стремясь,
Весь мир живой отбрасывает прочь, —
Так его жизни драгоценный дар
Один кошмар отбросил в никуда.
Как лист увядший, брошен он в пыли,
Но лишь вчера, в веселии своем,
Дивились мы на строгий его лик,
Совсем несхожий с нищенским тряпьем,
Не ведая, что каждый обречен
Таким же стать калекою, как он.
Ведь мы, отвергнув жизни благодать,
Презрели дух смиренного труда
И предпочли в гордыне тосковать
О мире, что потерян навсегда,
Оплакивая круг своих руин
Среди пройденных выжженных равнин.
И вот судьбы свершилось торжество:
В последний раз, с мечтою о былом,
Та, что была всей жизнью для него,
Пришла к нему, но он не знал о том,
Снедаемый корыстною тоской,
Когда до счастья мог достать рукой.
И жалости исполнилась она
К тому, кто был недвижным и немым;
Небес закатных дивная страна
Багряную волну гнала над ним
И проливала сумеречный свет
На двух созданий зыбкий силуэт.
О, пусть проснется он! Мгновений слитный хор
Не прерывается, но нить уже тонка,
Слеза, туманившая ее взор,
Упала на него издалека, —
Она ушла: затмился окоем,
Надежда отлетела вслед за днем.
Вершится дней круговорот,
В лучах зари, в сияньи глаз,
И жизнь вступает в свой черед,
Но для него огонь погас.
Последняя закрыта дверь:
Причислен к мертвым он теперь.
Перевод К. Савельева
