Мысль об этом предисловии родилась, когда книга была уже готова. Показалось необходимым кой о чем как бы предуведомить читателей, а может, и предупредить.
Стоит заговорить о Ялте, и в памяти встает небольшой безмятежный зеленый городок на берегу теплого моря. Упоминание о ялтинской зиме рождает улыбку: что там за зима, если не перестает зеленеть трава и в январе цветут мушмула и жимолость… Было, однако, время, когда даже легкомысленная курортная Ялта выглядела сурово и замкнуто. Речь идет о войне, об оккупационных зимах.
Поначалу задумывался рассказ об одной поистине удивительной судьбе — Михаила Васильевича Трофимова. Но жизнь человека — тем более такую жизнь — невозможно вырвать из общего потока событий. Этот поток обтекал ее, вовлекал в свои водовороты — так возникла тема подполья. Но я не стал рассказывать историю подполья во всех подробностях: как оно создавалось загодя вместе с партизанским отрядом еще до захвата гитлеровцами Крыма, как было обезглавлено в самом начале оккупации и тем не менее отдельные его звенья повели борьбу… Это отчасти отражено в публикациях других авторов, а отчасти по сей день остается для нас тайной.
Я же коснулся истории, пришедшей ему на смену к началу 1943 года южнобережной подпольной организации. Но лишь коснулся — остается еще масса неиспользованных фактов, множество пока не названных имен, к которым, может быть, удастся когда-нибудь вернуться.
«Три ялтинских зимы» — не историческое исследование. Тем не менее элементы исследования здесь есть, а все основные персонажи названы подлинными именами (по разным причинам заменено несколько имен эпизодических персонажей). Эта «узнаваемость», «сопоставимость» людей создала свои трудности. Ведь приходилось порой рассказывать о судьбах сложнейших, противоречивейших, таких, скажем, как судьба Николая Анищенкова. Капитан Красной Армии становится вдруг бургомистром оккупированного фашистами города, и потом теми же фашистами расстреливается… Что за всем этим стоит?
Разобраться в обстоятельствах помогали документы, беседы с людьми. В самой книге всякий раз, когда было уместно, об этом сказано, но я хочу еще раз поблагодарить всех — музейных работников Ялты и архивных работников, участников и свидетелей событий, родственников и знакомых героев этой повести, — всех, кто не пожалел времени и сил, чтобы помочь автору. Эта помощь так естественна, но для меня она была неоценимой. Я надеюсь на нее и впредь при устранении тех неточностей, которые, возможно, встретятся в книге.
Идти было недалеко, но Чистов спешил, чтобы попасть домой до наступления комендантского часа. Это могло показаться странным, потому что был у него ночной пропуск. Впрочем, спешил, стараясь не подать вида: шел, прихрамывая и слегка размахивая в такт шагам небольшим чемоданчиком. Человеку мастеровому в таком чемоданчике очень удобно носить инструмент. А Чистов и был мастеровым человеком.
Отчего же, однако, спешил, имея пропуск? Дело в том, что патруль, вышагивавший по пустынным улицам города, мог, проверив документы и найдя их даже в полном порядке, обыскать все-таки прохожего. Так уже бывало. Особенно после наступления комендантского часа. Тут-то и оказывался как нельзя более кстати чемоданчик: внимание прежде всего на него, он сразу бросался в глаза. Что в нем? А там набор гаечных ключиков, отверточек, плоскогубцы, шайбочки, винтики. И все в образцовом порядке, который так мил сердцу, так приятен взгляду всякого истинного германца.
Одним словом, ничего особенного в чемоданчике солдаты не находили и сейчас не нашли бы. Но искушать судьбу не следовало. Тем более, что сегодня олицетворением беспощадной судьбы для Андриана Ивановича была радиолампа, которую он прятал — неловко и вспоминать — в кальсонах, привязав бинтом к лодыжке. Потому и шагать, даже спеша, старался поаккуратней.
Неудобная штука радиолампа! Нужна. И не одна. Девять штук их нужно, и все разных. А эта пока всего лишь вторая.
Приказ о немедленной и обязательной сдаче оружия, боеприпасов, радиоприемников и деталей к ним был издан еще в первые дни оккупации, потом подтвержден, и в обоих случаях за невыполнение грозили расстрелом. А уж этому обещанию гитлеровцев можно верить. Небольшой городок Ялта, а расстреляны тысячи…
Расстрел — если не сдать. А что будет за кражу оружия или тех же радиодеталей у них самих, у немцев? Вопрос скорее риторический. Ответ на него Андриан Иванович хорошо знал. И все-таки решился.
Собственное положение казалось ему невыносимым. Нет, молодого задора в свои сорок с лишним лет он не испытывал. О семье — девятилетней Верочке и старухе-матери — помнил. Знал, что с ними сделают в случае чего, — примеры были. Безрассудных, опрометчивых поступков совершать не собирался. Но и просто ждать больше не мог.
В ноябре сорок первого по Южному берегу Прокатилась волна: в сторону Севастополя двигались вражеские войска. Ревели на подъемах и крутых горных поворотах тяжелые машины, танки, двигались обозы, артиллерия, шли и ехали солдаты в непривычной, чужой форме — сытые, горластые, уверенные, чувствовавшие себя повсюду хозяевами. Пахло бензином, гарью дизелей и конским потом. Тяжкое зрелище.
