Игорь Федоров
ТРАМВАЙ ДО КОНЕЧНОЙ
Я давно собирался сделать в коридоре антресоли. Эдакие деревянные полати для хранения всяких палаток, спальников, котелков, которые зимой пылятся под диванами и шкафами в ожидании летней свободы.
Давно собирался, но то молотка и гвоздей не находил, то доски упорно не хотели ко мне попадать. И времени не хватало - как всегда. Но сегодня наконец судьба ко мне снизошла и одарила щедро. И вот в левой руке сумка с инструментом, на правом плече увесистый и негабаритный груз пиломатериалов; настроение, как и погода, в норме, и ноги несут на остановку трамвая. Все идет к тому, что жилищный вопрос моих причиндалов будет сегодня решен.
Подъехал трамвай. Странный какой-то, наверное, опять новая конструкция. Я совершил сложный маневр досками и, кажется, задев кого-то выходящего, забрался в дверь.
О счастье! В углу свободное место. Примостил поустойчивее доски, на пол поставил сумку и сел, довольно отдуваясь и вытирая пот со лба.
Трамвай тронулся.
Но не успели проехать и минуты, как надо мной навис согбенный сухонький старикашка. Он держался веснушчатой рукой за поручень, слегка покашливал от тряски и пристально смотрел на меня чайными глазками. Мне стало неловко. Свободных мест больше не было, рядом сидели сплошь женщины, дети и инвалиды, ближайшие кандидаты на уступление места виднелись в другом конце вагона, а старикашка смотрел на меня.
Я встал, отодвинул сумку и сказал:
- Садитесь, пожалуйста.
Старик вдруг резко подскочил к сиденью и, поддернув брюки, плюхнулся на него. В глазах бегали злорадные искорки.
- Ну и стой теперь, лопух! До самой конечной! Или пока я не выйду! проблеял он с радостью.
Очень странной показалась мне эта фраза.
- Почему до конечной?
- А здесь все до конечной!
Было чему удивиться.
- Ничего подобного. Я на Первомайской выхожу.
- Хех-хе! Будет тебе конечная - тогда и выйдешь. Может, и на Первое мая.
Сумасшедший какой-то. Я отвернулся, Трамвай шел себе помаленьку. Водитель остановок не объявлял, но, видно, все и там знали, где им выходить. Я присмотрелся внимательнее и почувствовал какую-то странность. Уж очень устойчиво все тут сидели, не было трамвайной легкомысленности, временности. Один мужчина жевал бутерброд. Словно не в трамвае ехал, а в поезде. Тут же я увидел подтверждение своим мыслям. Недалеко от входа, там, где в обычных трамваях висит компостер, нагло краснел стоп-кран...
Старик вдруг дернул меня за рукав:
- А вот и нечего нос воротить! Лучше бывалого человека послушал бы.
Я только что-то промычал в ответ. Старику хватило и этого. Воодушевленный, он собрался произнести заготовленную, видимо, речь, но нас отвлекло незначительное, как я тогда подумал, происшествие.
Мужчина лет тридцати, сидевший до этого почти незаметно, вдруг вскочил, рванул на себе галстук и закричал на весь трамвай плаксивым голосом:
- Ну невозможно же так, неужели вы все не чувствуете? Сколько можно?!
Подскочил к стоп-крану и дернул. Трамвай резко остановился. Я, естественно, сел на старичка, какой-то ребенок проснулся и закричал. А мужчина выскочил в открывшуюся дверь.
В вагоне повисла зловещая тишина. Все, даже компания молодежи на задней площадке, мрачно смотрели вслед. Меня накрыло ощущение чего-то ужасного и непоправимого, и я тоже застыл.
Старичок покряхтел и проговорил с осуждением:
- Все мы там будем, конечно, но ведь нельзя же так...
А какой-то мужской голос за моей спиной сказал с неожиданной злобой:
- Слабак!
Пассажиры зашевелились, потихоньку начали говорить. Трамвай опять поехал. Старик проворчал:
- Раньше-то их штрафовали, изолировали от остальных, нормальных, кто на своей выходит... Едешь, и едь себе. До конечной. Не нравится или места сидячего не досталось - придумай чего-нибудь. А так - последнее дело.
Я по-прежнему ничего не понимал.
- Вот, помню, когда еще молодой я был, - старик мечтательно затряс головой, - так и без этого чуть не весь вагон на одной остановке выходил. Как затеют что-нибудь историческое - горы там своротить или еще что, так и выходят. Многие до конечных не доезжали. Я и сам пару раз чуть не вышел.
Трамвай опять остановился. На задней площадке несколько ребят пожали руки друзьям, набрали воздуху, как перед прыжком, и шагнули наружу. Им тоже смотрели вслед. Одна женщина даже всхлипнула. Я же начал кое-что понимать.
- А эти почему?
- Эти? А они, бедняги, в южных войсках служили. Оттуда многие выходят.
- И все так просто смотрят?
- А что поделаешь? Их остановка. Вообще-то каждый сам выбирает себе конечную. Вон, видишь, девчонка на заднем сиденьи? - Старик неестественно скосил глаза, показывая. - У нее, вон шприц в сумке просвечивает, и взгляд остекленелый. Видишь?
- Ну.
- Так вот ей всего-то пару остановок ехать осталось. Долго не протянет.
Я присмотрелся. Действительно - девушка, и симпатичная. Сидит, закинув ногу на ногу. Ноги красивые. Ярко накрашена. И шприц в прозрачной сумке. А взгляд - как у стариков - в пустоту, в свой уход.
Становилось жутковато.
Опять остановка.
Я почти привычно сжался и с ужасом, смешанным с радостью - не я! посмотрел, как и все в вагоне, на дверь. Вышла небольшая группа строгих, по-военному подтянутых, не старых еще людей. Я уже боялся спрашивать вслух. Молча посмотрел на старика - знатока правил движения и расписания этого странного трамвая.