Олаф сидел на завалинке и почесывал рыжую бороду, то и дело прикладываясь к бочонку эля, принесенному старым дружком.
После того как великий Торкланд потерял корону Ингленда, он в конце концов смог вздохнуть с облегчением, и теперь целыми днями бесшабашно накачивался любимым кислым напитком со своим соседом Магнусом Бочкой Эля и грелся на весеннем солнышке, отдыхая от непосильной монаршей ноши, наконец-то свалившейся с его плеч.
Весна выдалась довольно ранняя, и дикие гуси целыми косяками потянулись с далекого юга в родные северные широты. Как раз в этот момент огромная стая показалась над морем и теперь неумолимо приближалась к беспечным викингам.
Птицы были уже почти над самым фиордом Торкланда, когда Магнус толкнул приятеля в спину:
- Эй, Олаф, похоже, пора укрыться где-нибудь, а то эти откормившиеся в южных странах птицы испортят нам настроение, обгадив с головы до ног.
Олаф лениво глянул вверх. Птиц было так много, что даже солнце скрылось за жирными тушками гусынь. Но самое неприятное было то, что эти твари летели точно на викингов.
-Твоя правда, дядюшка Магнус,- проговорил великий ярл и, любовно обхватив обеими руками недопитый бочонок, нехотя поплелся под навес.
В глазах Торкланда читалась некоторая апатия, он с удовольствием подставлял свои крепкие плечи под ласковые солнечные лучи и задумчиво опорожнял бочонок.
Впервые за много лет его не тяготили никакие заботы и невыполненные обещания, мало этого, его никто не гнал на весенние заработки. В родовом фиорде Торкланда стояла воистину лирическая тишина. Не трещала мельница, не сновали расторопные слуги, не звучал громовой голос Асьхен, заметившей, что какой-то нерадивый трелл позволил себе остановиться, чтобы перевести дыхание. Не мычали коровы, куры не обгаживали двор.
Просто как-то поутру Олаф проснулся с больной головой от воплей никак не желающей разродиться свиньи и, разъяренный, выскочил во двор, размахивая мечом. Он велел всей челяди убираться к йотуновой матери и прихватить с собой всю живность. "Но недалеко",- добавил он, немного придя в себя на легком утреннем морозце.
Самоубийц, желающих возразить ему, не нашлось, ведь Асьхен осталась в Ингленде, а кроме нее вряд ли нашелся бы хоть один человек во всей округе, способный воспротивиться воле Олафа. Разве что Магнус Бочка Эля, да и то лишь с помощью откровенного шантажа: мол, будешь ворчать, дядюшка Олаф, не принесу в гостинец эля из моего -погребка. А эль у Магнуса был воистину лучший на всем северном побережье, и Олаф с ним во всем соглашался.
Но в данном случае сосед Торкланда был полностью солидарен со своим великим товарищем, так как не был большим охотником до кровавых набегов и уходил в вик только в случае крайней нужды. На ближайшие же лето и зиму в хозяйстве Магнуса добра хватало, и он собирался беспечно провести теплое время года в обществе старого друга. Для этого он уже перевез запасы своего эля в погреба Олафа Торкланда и был только рад, что воин выгнал всех домашних жить на горные пастбища. Он, как и Олаф, с удовольствием наслаждался тишиной, стоящей в фиорде. Правда, пару прислужниц пришлось оставить, кому-то надо же было стряпать на кухне. Но им строго-настрого велели не попадаться хозяину на глаза.
Дорогая же подруга Асьхен, твердо усевшись на инглендский трон, поставила Торкланду ультиматум: либо менять свой образ жизни, прекращать такие милые сердцу викинга застолья и потасовки, либо убираться к йотунам в Нифльхейм. Олаф сплюнул на провонявшее падалью побережье ненавистной саксонской земли и, взойдя на борт верного "Йормунганда", отправился в отчий дом.
Плывя на родину, Олаф со злости разорил миль сто франкского побережья и тут только понял, что он теперь свободен! Вольный ветер ласкал его мужественное лицо. Торкланд снова был самим собой, словно рыба из сети рыбака, вернувшаяся в родную стихию, он радостно наслаждался бескрайними просторами Северного моря и крепко сжимал в руках стир.
Хвала Одину, великий ярл сбросил с могучих плеч золотые королевские цепи, и ничто теперь не могло его заставить снова стать королем.
Вернувшись в Урманленд, Торкланд бурно отпраздновал свое возвращение. Всю зиму в фиорде Торкланда не стихали радостные крики приветствий и вопли покалеченных в доброй застольной драке. Но с наступлением весны большинство соседей ушло в вик, да и Олафу вдруг захотелось тишины.
"Великий Один, как хорошо сидеть в компании доброго соседа и потягивать эль, греясь на солнышке",- думал разомлевший Торкланд под барабанную дробь сыплющегося с небес на крышу навеса гусиного помета.
- Может, тебе и тазик с теплой водой под ноги поставить? - вдруг прервал сладострастные мечтания чей-то ехидный голос.
Обозленный таким нахальством, Олаф оскалился и огляделся по сторонам. Магнус тут был ни при чем, он сам удивленно озирался, видимо, голос послышался и ему.
- Что головой мотаешь, словно пес блохастый, я что, должен, по-твоему, торчать под градом этого дерьма? Я здесь, у тебя над головой, под навесом.
Викинги разом подняли головы вверх. Над ними, вцепившись когтистыми лапами в поперечину, поддерживающую крышу, сидел огромный ворон и, презрительно прищурив один глаз, в упор смотрел на Торкланда. Магнуса он, казалось, вовсе не замечал.
