Том 1. Стихотворения 1904-1916

Шеститомное Собрание сочинений Велимира Хлебникова в основном подготовлено при жизни Рудольфа Валентиновича Дуганова (1940–1998), разработавшего общий план и научно-текстологическую концепцию издания.

Работа по завершению этого труда и его печатанию в издательстве «Наследие» осуществляется Институтом мировой литературы им. А. М. Горького РАН, сотрудником которого в течение длительного времени был Р. В. Дуганов.

Приносим глубокую благодарность А. В. Гарбузу, Л. Л. Гервер, З. Г. Годович, В. П. Григорьеву, Вяч. Вс. Иванову, В. В. Катаняну, М. С. Киктеву, А. А. Козловскому, М. П. Митуричу-Хлебникову, А. Т. Никитаеву, С. В. Старинной, а также всем сотрудникам рукописных и книжных фондов ГАМ, ГММ, ИМАИ, ИРАИ, РГААИ, РГБ, РНБ, оказавшим помощь в подготовке настоящего тома ценными материалами и благожелательным содействием.

В. В. Хлебников. Фотография. 1912

В «Девьем боге» я хотел взять славянское чистое начало в его золотой липовости и нитями, протянутыми от Волги в Грецию. Пользовался славянскими полабскими словами (Леуна).

В. Брюсов ошибочно увидел в этом словотворчество.

В «Детях Выдры» я взял струны Азии, ее смуглое чугунное крыло, и, давая разные судьбы двоих на протяжении веков, я, опираясь на древнейшие в мире предания орочей об огненном состоянии земли, заставил Сына Выдры с копьем броситься на солнце и уничтожить два из трех солнц – красное и черное.

Итак, Восток дает чугунность крыл Сына Выдры, а Запад – золотую липовость.

Отдельные паруса создают сложную постройку, рассказывают о Волге как о реке индоруссов и используют Персию как угол русской и македонской прямых. Сказания орочей, древнего амурского племени, поразили меня, и я задумал построить общеазийское сознание в песнях.

В «Ка» я дал созвучие «Египетским ночам», тяготение метели севера к Нилу и его зною.

Грань Египта взята – 1378 год до Р. Хр., когда Египет сломил свои верования, как горсть гнилого хвороста, и личные божества были заменены Руковолосым Солнцем, сияющим людьми. Нагое Солнце, голый круг Солнца стал на некоторое время, волею Магомета Египта – Аменофиса IV, единым божеством древних храмов.

Если определять землями, то в «Ка» серебряный звук, в «Девьем боге» золотой звук, в «Детях Выдры» – железно-медный.

Азийский голос «Детей Выдры», славянский «Девьего бога» и африканский «Ка».

«Вила и леший» – союз балканской и сарматской художественной мысли.

Город задет в «Маркизе Дэзес» и «Чертике».

В статьях я старался разумно обосновать право на провидение, создав верный взгляд на законы времени, а в учении о слове я имею частые беседы с √-1 Лейбница.

«Крымское» написано вольным размером.

Мелкие вещи тогда значительны, когда они так же начинают будущее, как падающая звезда оставляет за собой огненную полосу; они должны иметь такую скорость, чтобы пробивать настоящее. Пока мы не умеем определить, что создает эту скорость. Но знаем, что вещь хороша, когда она, как камень будущего, зажигает настоящее.

В «Кузнечике», в «Бобэоби…», в «О, рассмейтесь…» были узлы будущего, малый выход бога огня и его веселый плеск. Когда я замечал, как старые строки вдруг тускнели, когда скрытое в них содержание становилось сегодняшним днем, я понял, что родина творчества – будущее. Оттуда дует ветер богов слова.

Я в чистом неразумии писал «Перевертень» и, только пережив на себе его строки: «Чин зван мечем навзничь» (война) и ощутив, как они стали позднее пустотой – «Пал, а норов худ и дух ворона лап», – понял их как отраженные лучи будущего, брошенные подсознательным «я» на разумное небо. Ремни, вырезанные из тени рока, и опутанный ими дух остаются до становления будущего настоящим, когда воды будущего, где купался разум, высохли и осталось дно.

Найти, не разрывая круга корней, волшебный камень превращены! всех славянских слов, одно в другое, свободно плавить славянские слова – вот мое первое отношение к слову. Это самовитое слово вне быта и жизненных польз. Увидя, что корни лишь призраки, за которыми стоят струны азбуки, найти единство вообще мировых языков, построенное из единиц азбуки, – мое второе отношение к слову. Путь к мировому заумному языку.

Во время написания заумные слова умирающего Эхнатэна «Манчь! Манчь!» из «Ка» вызывали почти боль; я не мог их читать, видя молнию между собой и ими; теперь они для меня ничто. Отчего – я сам не знаю.

Но когда Давид Бурлюк писал сердце, через которое едут суровые пушки будущего, он был прав как толкователь вдохновения: оно – дорога копыт будущего, его железных подков.

«Ка» писал около недели, «Дети Выдры» – больше года, «Девий бог» – без малейшей поправки в течение 12 часов письма, с утра до вечера. Курил и пил крепкий чай. Лихорадочно писал. Привожу эти справки, чтобы показать, как разнообразны условия творчества.

«Зверинец» написан в московском зверинце.

В «Госпоже Ленин» хотел найти «бесконечно-малые» художественного слова.

В «Детях Выдры» скрыта разнообразная работа над величинами – игра количеств за сумраком качеств.

«Девий бог», как не имеющий ни одной поправки, возникший случайно и внезапно, как волна, выстрел творчества, может служить для изучения безумной мысли.