Первого августа, за месяц до начала занятий в школе, мама повела Генку на профнаклонность. Генка не боялся и не переживал, как другие. Ему нечего было переживать. Он знал, что будет моряком. Его комната была заставлена моделями парусников и лайнеров. Он знал даже немного старинный флажной семафор и морзянку. И умел ориентироваться по компасу.
Вот Гарька — Гарька, да, волновался. Он семенил рядом со своей мамой, вспотевший и бледный. Вчера он упросил Генку, что будет проверяться после него. Он во всем с Генки обезьянничал. И модели с него слизывал, и тельняшку себе выклянчил, когда Генка впервые вышел во двор в тельнике. Ему тоже хотелось стать моряком. Генке было не жалко. Пожалуйста. Море большое — на всех хватит. Даже так: когда он станет капитаном, то возьмет Гарьку на свой корабль помощником.
С солнечной улицы они вошли в прохладный вестибюль поликлиники. Генке мама взяла номерок на десять сорок. Гарькин номерок был на десять пятьдесят.
В очереди ждало и томилось еще человек пять. Трое девчонок сидели чинно, достойно; девчонки… что с них взять, сначала им куклы, потом дети — весь интерес. Пацаны тихо спорили, с азартом и неуверенностью. Профнаклонность — это тебе не шутка, все понимали.
Настала Генкина очередь. Они шагнули с мамой за белую дверь.
— Останься в трусиках, — сказала медсестра. — А вы, — к маме, подождите здесь с одеждой.
Генка независимо вошел в кабинет. Доктор оказался совсем не такой; не старый и в очках, а молодой и без очков. Из-под халата у доктора торчали узкие джинсы.
— Садись, орел! — Он подвел Генку к высокому креслу. — Сиди тихонько, пощелкал переключателями огромной, во всю стену, машины с огоньками и экранами. Снял со стеллажей запечатанную пачку карточек и вложил в блок. Не волнуйся, — приговаривал он весело, успокаивающе, а то, можно подумать, Генка волновался… хм. Доктор надел Генке на голову как бы корону, от каждого зубца тянулся тоненький проводок за кресло. Подобные же штуковины доктор быстро пристроил ему на левую руку и правую ногу. И прилепил что-то вроде соски к груди. — Так. Вдохни. Выдохни. Расслабься. Сиди спокойно и постарайся ни о чем не думать. Будто бы ты уже спишь… — Он повернул зеленый рычажок. Машина тихонько загудела. — Вот и все, — объявил доктор и снял с Генки свои приспособления.
— Доктор, я моряк? — для полного спокойствия спросил Генка уверенно.
— Одну минуточку… — Доктор открыл блок, вынул карточки, нажал какую-то кнопку, и машина выбросила пробитую карточку в лоток. — А ты, брат, хочешь стать моряком?..
— Ну естественно, — снисходительно сказал Генка.
— Ого!.. Сто девяносто два! — Доктор одарил Генку долгим внимательным взглядом. — Сто девяносто два! Поздравляю, юноша.
— Я буду адмиралом?! — подпрыгнул Генка.
После паузы доктор ответил мягко:
— Почему же обязательно адмиралом?..
И то ли от интонации его голоса, или еще от чего-то странного Генку вдруг замутило.
— Что… там?.. — выговорил он, борясь с приступом дурноты.
Доктор был уверен, весел, доброжелателен:
— Чудесная и редкая профессия. Резчик по камню! Нравится?
— Какой резчик, — шепотом закричал Генка, вставая на ноги среди рушащихся обломков своего мира, и замотал головой, — какой резчик!
Появившаяся медсестра положила добрую властную ладонь ему на лоб и что-то поднесла к лицу, от едкого запаха резануло внутри и выступили слезы, но сразу отошло, стало почти нормально.
— Нервный какой ты у нас мальчик, — ласково сказала медсестра и погладила его по голове.
— Редкая и замечательная профессия, — убедительно и веско повторил доктор. — И у тебя к ней огромнейшая способность. Утречко, а? — обратился он к медсестре. — В девять был этот мальчишечка… Шарапанюк… резчик по камню, сто восемьдесят. Теперь, пожалуйста, этот — сто девяносто два, а?
— И тоже резчик? — сестра взглянула на Генку по-особенному и вздохнула. — Талант…
— Посмотри на его убитое выражение. — Доктор даже крякнул. — А поймет, что к чему, еще ведь зазнается, возгордится. Ты еще прославишься, мальчик.
— Я не хочу прославиться, — горько сказал Генка. — Я все равно моряк…
Мама поняла все сразу, когда Генка вышел обратно в приемную. Она взяла профнаправление — и лицо ее посветлело. Она взволнованно поцеловала Генку куда-то между носом и глазом и принялась сама надевать на него рубашку, как будто бы он маленький.
— Чудесно, сынок, — сказала она. — Замечательно! Пойдем с тобой сейчас в художественную школу.
— Я пойду в мореходку, — ответил Генка непримиримо.
Мама покусала губы.
— Хорошо, — сказала она. — Пойдем сейчас домой. Пусть папа придет, там решим вместе.
Генка хмуро сидел во дворе под старым кустом акации, когда его отыскал там Гарька. Гарька самодовольно сиял.
— Меня уже оформили в мореходку, — похвастался он. — Что же ты меня не подождал, как договаривались? А мама сказала, что ты теперь пойдешь в художественную школу… Я не поверил, конечно, — доверительно сообщил он. — Какой у тебя уровень? У меня девяносто один! Почти сто! А у тебя? Сто один?
— Тыща, — сказал Генка, поднялся и ушел, пряча глаза.
Семейный совет был тягостен. Папа настаивал:
— У тебя все данные к редкой и замечательной профессии. Тысячи ребят были бы счастливы на твоем месте. Послушай нас с мамой, сынок. Ты ведь, хотя и взрослый, не все еще понимаешь… А в свободное время ты сможешь купить катер и плавать где душе угодно.
