Шел 1916 год. Нам, находившимся на передовой, снова не везло. Мы должны были заменить полк, который понес большие потери. Наши передвижения происходили только под зашитой ночи. Передвигаться надо было совершенно бесшумно, малейшая неосторожность могла бы вызвать новый огненный шквал. Уставшие солдаты моего взвода ощупью пробирались вдоль стен окопов. Проверяя позицию, насколько это возможно в полной темноте, я заметил что-то светлое, двигающееся совсем рядом со мной. Прыгнув вперед, я схватил за ошейник собаку. Пес не укусил меня, так как был очень обессилен, и позволил поднять себя без сопротивления. Я шептал собаке успокаивающие слова, а она даже не пыталась удрать.
При свете медленно занимающейся безнадежной утренней зари я признал в своей ночной находке гладкошерстного фокстерьера самых чистых кровей. Собака теперь уже не покидана меня. Позже выяснилось, что пес принадлежал одному майору. Погиб ли майор или потеряли они друг друга при отходе полка, я точно не выяснил и не старался узнать. Этой ночью я приобрел прекрасного товарища, на многие годы одарившего меня неизменной любовью и верностью.
Уже на следующий день темпераментный фокстерьер стал любимцем всего взвода. Итальянцы беспощадно атаковали наш участок фронта. Бои шли за боями, у нас были большие потери, и несмотря на это, я с радостью заметил, что мои солдаты оберегали маленького пса, названного мною Терри. Очевидно, он был знаком с грохотом войны и огнем орудий, но все же разрывы шрапнели и гранат доводили его до бешенства. Шустрый малыш не мог угомониться, прыгая за маленькими облачками, висящими в воздухе, и пытаясь поймать их. Капитан смеялся над моим приобретением и называл Терри настоящим австрийским воином.
От противника нас отделяло проволочное заграждение, за которым была ничейная полоса шириной не более 60 метров. По обе стороны лежали снайперы, следившие за каждым движением на позиции. Наши потери возросли, постепенно мои солдаты впали в уныние. Один из моих товарищей, лейтенант П. Грос, имеющий вполне обоснованные надежды в мирной жизни стать звездой на оперном небосклоне, однажды вечером, когда затихли орудия и наступила неправдоподобная тишина, запел арию Рудольфа из «Богемы». Когда он закончил, «оттуда» раздались бурные аплодисменты и крики «бис!», и, словно по уговору, на следующий день мы больше отдыхали, чем воевали.
В конце концов мы получили приказ быть наготове. Нас должен был сменить румынский полк. Пока мы собирались, я случайно увидел Терри, гонявшего крысу. Эта мразь удрала через край рва за проволочное заграждение и исчезла во вражеских окопах. Пес в охотничьем азарте рванул за ней. Мне стало не по себе. Я свистел, свистел, но все было бесполезно. Сумерки, необходимые для нашего отхода с позиций, давно наступили, и мы вынуждены были немедленно уходить. Прибыли румыны, я передал позицию их офицеру. Наш Терри исчез навсегда.
По возможности под покровом ночи мы должны были добраться до места, отведенного нам для отдыха, расположенного за много километров от линии фронта. Передвижения многочисленных войск и беспрестанные ливни превратили дорогу, по которой мы шли, в болото, что причиняло и без того измученным солдатам лишние страдания.
На рассвете после длительного марша мы наконец-то добрались до места. Я позаботился устроить своих бравых, грязных и промокших солдат как можно лучше в деревенских домах. Мой денщик нашел для меня прямо-таки шикарный ночлег: помимо привычных насекомых там было даже что-то похожее на кровать и не текла крыша. Крутая деревянная лестница вела к этой роскошной квартире. Гром орудий сменялся далеким урчанием по мере нашего удаления от фронта. Только шум постоянного дождя прибавился, но мы нашли хороший приют и дождь нам был уже нипочем. Теперь только спать, спать, спать… Я вспомнил маленького песика, которого, возможно, уже не было в живых. Мне было его жаль, как жаль бывает хорошего товарища. С этими мыслями я заснул и проспал целых десять часов.
Два-три дня спустя, лежа после обеда на кровати, я писал письма родителям и вдруг услышал топоток на лестнице. Я не верил своим глазам, мне мерещится… но то, что появилось в конце моей разбитой старой лестницы, было на самом деле нашим маленьким Терри! Я вскочил и поднял маленькую мокрую и грязную собачку. Какая бурная встреча! Пса нельзя было успокоить! Он лаял, визжал, рассказывал мне все свои приключения. Мой денщик притащил воды, и мы начали его мыть, придавая ему опять вид опрятной полковой собаки. Мои солдаты радостно с ним здоровались, для него нашлось много вкусных кусочков. Наконец он лег на мою кровать, свернулся калачиком и проспал до следующего дня. Я так и не смог понять, как Терри нашел мой след на такой развороченной дороге? Но, слава богу, есть вещи на земле, недоступные нашему разуму.
Не прошло и нескольких дней, как явилось к нам еще одно существо. Однажды во время обеда мы вдруг увидели совсем необычного гостя – это был гордый белый петух! Он остановился на пороге и основательно оглядел меня, собаку и всю квартиру. Очевидно, ему понравилось. Придя в себя, я вежливо с ним поздоровался, что он принял к сведению. Сначала я его накормил, чем вызвал к себе еще большее доверие. Скоро фоксик стал привыкать к новому жильцу, который и не думал нас покидать. На войне бывают странные случаи, и со временем перестаешь удивляться чему-либо. Неплохая петушья идея – стать под нашу защиту – имела основание. У солдат было только одно извечное представление о домашней птице, и петух, очевидно, уже кое-что испытал после эвакуации деревенских жителей. От его прежде очень эффектных хвостовых перьев осталось только одно как свидетель былой роскоши. Я быстро приучил собаку к петуху, но по вечерам Терри очень донимал петуха игрой. Мне пришла мысль повесить мой шлем на гвоздь рядом с изголовьем кровати. С наступлением темноты белый петух, названный Дон Загора, занял свою новую квартиру.
