С Меджи Мванги я познакомился в 1976 году на проходившей в Ташкенте конференции молодых писателей стран Азии и Африки.
Надо сказать, что внешне этот молодой (а ему тогда еще не было и тридцати), высокий, ладный парень больше смахивал на баскетболиста, чем на писателя. Й уж совсем не верилось, что за плечами .этого «баскетболиста» четыре напечатанных романа, много рассказов, международная известность и достаточное количество зарубежных изданий. На конференции он очень внимательно слушал своих коллег из других стран, вместе с ним ездил по щедрому осеннему Узбекистану, интересно и подробно рассказывал о проблемах кенийской прозы и поэзии...
Через год мы встретились уже в Найроби. Помню, как-то утром он приехал в гостиницу, где мы жили, и почти полдня возил нас по городу — живому, суматошному, ползущему вверх, показывая нам все его большие и малые достопримечательности.
— В Национальном парке вы уже, конечно, были?.. Вчера?.. Ну и как? Понравилось?.. Зверей-то хоть видели?..
Я стал перечислять живность, которую удалось посмотреть за четыре часа поездки по бесконечно каменистым дорогам просторного парка-заповедника: жирафы, зебры, обезьяны, антилопы, носороги, слоны...
Мванги слушал, кивал головой, а потом сказал:
— Мало зверей стало! Катастрофически мало!.. Не поспевают они за скорострельной «цивилизацией»... Кстати, мой новый роман именно об этом...
— О зверях?..
— Нет, о людях, которые страшнее любых хищников!.. Но главные события романа разворачиваются в заповеднике, только не в том, где вы вчера были, а в другом... И главные герои — егеря... Опаснейшая у них работа!.. Почти война!..
Итак, Меджи Мванги, «Тени в апельсиновой роще», в оригинале — «Часовые саванны». Остросюжетный роман о защите окружающей среды.
Не знаю почему, но об окружающей среде мы в последнее время говорим, спорим и рассуждаем гораздо громче и гораздо охотнее, чем о живой природе. Получается даже так, будто природа и окружающая среда — это некоторым образом разные вещи.
А может, и впрямь разные? Ведь если нормальный живой лес и чистое небо над ним мы по привычке называем природой, то этот же лес после «выборочной вырубки» и небо, в котором плавает желтый дым из труб химического комбината, называть природой уже стыдно, а вот «окружающей средой» можно.
Впрочем, я не хочу запутывать этот вопрос дальше. Скажу только, что герои романа Меджи Мванги — Джон Кимати и Фрэнк Вэркелл — защищают живую природу, сражаются на стороне зверей и людей против двуногих хищников. Причем, хищников опытных, безжалостных, прекрасно вооруженных. Хищников, объединенных в подпольном синдикате по торговле наркотиками и слоновой костью.
Свою окружающую среду, свой способ существования, свое право убивать и грабить эти хищники защищают яростно, отстаивают изо всех сил!
Так что благородным и честным егерям — героям романа Мванги — приходится очень нелегко. Я даже думаю, что трудная победа их — казалось бы, такая безоговорочная — носит больше символический, чем реальный, смысл. Однако проблемы, о которых говорит автор, вполне реальны для Африки, и уйти от них нельзя никому.
Роман из тех книг, которые не читаются, а «проглатываются». Он переполнен событиями, пронизан солнцем и пропитан запахами кенийской саванны.
Роберт РОЖДЕСТВЕНСКИЙ
Звонок раздался во втором ча су ночи.
Аль Хаджи, развалившись на низкой, обитой вельветом кушетке в кабинете, потягивал дорогое виски «Шивас Регал», держа стакан в огромной ладони правой руки. В другой руке был секретный отчет о деятельности экспортно-импортной фирмы «Африка Интернэшнл» за истекший месяц. Хозяином фирмы числился Аль Хаджи.
Телефон все звонил, и Аль Хаджи нехотя поднялся, пересек кабинет и подошел к гигантскому письменному столу. Отложив в сторону отчет, он взял трубку.
— Слушаю, — прорычал он, словно старый бульдог, низким грудным голосом.
— Доброе утро! — послышалось в трубке.
— Доброе! — буркнул Аль Хаджи.
— Что, не выспался?
— Я слушаю!
Аль Хаджи был крупным мужчиной — шесть футов шесть дюймов роста — и весил никак не меньше трехсот фунтов. Красный шелковый халат плотно облегал мощную грудь и мускулистые плечи боксера.
— Как там у вас в Найроби? — с легким испанским акцентом спросил невидимый собеседник.
— Терпимо.
— Мы звоним из Рио...
— Знаю, — раздраженно перебил Аль Хаджи. — Весь вечер прождал. Как Мэри?
— Ваша сестричка прибыла после обеда, — ответили из Рио.
— В добром здравии?
— Лучше не бывает.
— Отлично.
На другом конце провода возникла какая-то заминка. Аль Хаджи посасывал толстую сигару.
— Она сильно раздобрела, — донеслось из Рио.
— Вот и хорошо, — отозвался Аль Хаджи. — Ей так врачи советовали. — Помолчав, добавил: — А вам что, не нравится?
В Рио-де-Жанейро не спешили с ответом.
— Мы... приготовили для нее платья, — в голосе сквозила досада. — Надо было предупредить, что она так раздастся.
— Я не мог знать заранее, — проворчал Аль Хаджи.
Он устало присел на край стола. Ему стукнуло уже сорок пять. В густых волосах, стоявших торчком — стиль «Афро», — кое-где уже пробивалась седина. С тех пор как он оставил ринг, движения его замедлились, однако он все еще мог бы дать фору многим молодым, несмотря на кажущуюся грузность.
