Эй, парень, принеси-ка еще одну рюмочку. Не смотри, что физиономия у меня немножко кривая, а так я хороший человек, живу прилично и вреда никому не делаю. Сначала я был главным диспетчером, потом пошел в чиновники — на железной дороге хорошо платят.
Жена у меня, дети. Ну, конечно, не без этого, люблю заложить за воротник, но не перебарщиваю, всего несколько рюмочек и только по вечерам, потом прямо домой, иду, покачиваясь, но достойно. Ты, что, не слышишь?
Ну что тебе еще сказать? Иногда меня тоска берет и все чаще напоследок. Иду я, например, куда-нибудь, работаю или гляжу там в окно, и вдруг на меня накатывает невыносимая тоска. Она обрушивается, как удар, как зубная боль, охватывает всего и начинает крутить, мять, давить — вот-вот раздавит. И ни убежать от нее, ни сбросить, ни с собой нести. Я принадлежу ей весь, до последней, самой безразличной клеточки. Это голая тоска, прочищенная, без примесей.
Сейчас спросишь, почему так. Откуда я знаю, почему. Никогда и не знал этого. Внезапно мне делается страшно грустно, может быть, из-за себя самого, может быть, из-за всего мира или чего-то совсем другого.
Ты никогда такого не чувствовал? Это безымянная тоска, без адреса, без конкретного объекта. Другие мучаются из-за чего-то, мало оно или велико, дорого или бессмысленно, у меня же просто тоска и все тут.
Скажешь, болтаю. Коньячная болтовня, говоришь.
Но ты еще молод, ты еще можешь горевать по конкретному поводу, по какому-то порядку как по списку: И во-первых, о потерянной любви, во-вторых, о потерянных амбициях, в-третьих, о потерянных друзьях, в-четвертых, о потерянных иллюзиях, в-пятых, в-шестых…
Но приходит время, когда список становится таким длинным, что человек перестает считать и начинает скорбеть вообще, в принципе. Зачем мучиться из-за тысячи подробностей и деталей?
Лучше делать это из-за целого, совокупности, из-за глобальной системы, если хочешь — из-за Вселенной. Почему бы не скорбеть о Вселенной?
А вообще-то я хочу спросить тебя вот о чем — почему ты меня не уважаешь? Целых полчаса я прошу еще одну рюмочку, а ты притворяешься глухим. Почему ты меня не уважаешь? Человек достоин уважения, и особенно человек, который сел выпить по маленькой.
Никогда не проходи высокомерно и сурово мимо человека с рюмкой, потому что человек с рюмкой жаждет, чтобы его о чем-то спросили — о любом, даже о самом глупом. Например: «дождливо ли было сегодня, сударь?», или «не дует ли вам в спину, сударь?», или «какими лезвиями для бритья вы пользуетесь, сударь?». Или что-нибудь другое, но спроси, спроси, черт бы тебя побрал!
Человек в этой ситуации хочет, чтобы его спрашивали, потому и пьет. А ты ходишь вокруг меня молча и задрав нос, будто я какая-то букашка, севшая на край стола, а не человек, не разумное существо, не Гомо Сапиенс — венец природы. Ответь, венец ли я? Да, венец!
Скажи, разве я не самое совершенное существо, сотворенное в известных нам границах мироздания? Да. Тогда почему ты меня не уважаешь?
Тема об уважении давно меня мучает. У человека нет уважительных причин не уважать другого человека. Вот меня, например. Сижу я здесь в тоске и имею к тебе маленькую просьбу.
Совсем ничтожную просьбочку. Может быть, это для меня, как говорится, вопрос жизни и смерти, может, от этого зависит судьба всего земного интеллекта, но тебя это не интересует.
Ты сфинкс, ты величественная каменная непреклонность, вставшая на моем пути к духовному здоровью, и ни повалить, ни обойти мне тебя, ни перепрыгнуть, даже и ударить не могу, я никогда этого не делал, поэтому и прошу тебя по-человечески. Но боги всегда страдали глухотой, слепотой и отсутствием уважения к людям. Везде написано, что бог любит человека, но нигде — что он его уважает. А уважение — более высокая форма отношений по сравнению с любовью, потому что любишь только отдельные вещи и фрагменты, а уважать надо целиком. Понял?
Ничего ты не понял, вот в чем дело. Для тебя я просто единица из бесконечного множества желающих, нуль, песчинка. Подъем в четверть восьмого, душ, бритье, зубы, одежда и в восемь на работу. По утрам я всегда в восторге, думаю о прекрасных вещах — о жизни, любви, уважении. Другие бегут, толкаются или дремлют на остановках, я же радуюсь, глядя на них.
Двигайтесь, люди, думаю. Ваше движение одухотворяет меня, есть в нем что-то величественное. Двигаться значит существовать. И наоборот. Это тебе не хаотическое броуновское движение молекулы, это целенаправленное движение мыслящего существа, устремленного к своей цели. Если обработать статистически траектории, то видно, что утром они ведут из пункта А в пункт Б, а вечером — от Б к А.
Высший порядок, совершенная гармония. Двигайтесь, люди. Я горжусь тем, что вы есть и украшаете собой всеобщую бессмыслицу.
Такие вещи приходят мне в голову по утрам. И думать — не только обязанность, но и ответственность. А если спросишь меня, вот что я тебе скажу: думать — это высшее наслаждение! Особенно по утрам на голодный желудок. Истинное восхищение, восторженный душевный экстаз можно переварить только натощак. А синтетическая красивая мысль действует как слабительное.
