Тайные знаки

Автобан, ведущий из Орли к центру, гипнотизировал взгляд, мерно вспыхивая в темноте катафотами разделительной полосы. Мокрый асфальт кипел под колесами «Опеля» ночной рекой. На шкалах приборной доски прыгали столбики желтого и зеленого цвета, крестик на электронной карте стремительно перемещался от квартала к кварталу, по лобовому стеклу машины упрямо ползли червячки влаги.

Жак приоткрыл окно, и в щелку ворвался ветер, шорох шин и далекие звуки города.

Все вместе это напоминало фильмы про романтичных убийц типа «Дурной крови» или «Лиона». Казалось, впереди ждет прикольное рискованное приключение. И смерть — даже если она случится — будет только прекрасным завершением вечеринки, таким же мучительно сладким, как предрешенное расставание с нечянным любовником.

Вот так бы и было до конца — никакой бытовухи, никакой физиологии — только картинки.

Только вечное вращение калейдоскопа.

Только праздник — никаких буден.

Никакой плоти — только чистый дух.

И черт с ней со смертью — раз уже ее не миновать, пусть она будет прекрасной танцовщицей, таинственным гангстером в дорогом лимузине, омутом опиумного сна — только не дряхлой старухой, выжившей из ума, никому не нужной и бессильной. Так думала Коша, глядя на проносившийся мимо ночной пейзаж.

Париж распахнулся внезапно — прекрасный, легендарный, мифический, сверкающий тысячами огней, точно платье дорогой шлюхи — он закружился перед лобовым стеклом машины в своем вечно-весеннем танце, хотя по календарю еще была зима.

«Опель» погружался в тоннели, летел широкими бульварами, петлял темными кварталами узких улочек. На светофорах обшивку машины заливало тревожным красным и успокаивающе-зеленым. Мелькание огней, мягкий шорох шин и инфратихое гудение мотора убаюкивали; дыхание Коши замедлилось и углубилось, в мышцах растеклась теплая тяжесть покоя. Прошлое отступало все дальше, все более напоминая неудачный трип кислой марки.

Да, конечно. Это была марка. И почему-то (какая разница почему?) теперь Коша едет в «Опеле» с совершенно незнакомым французским галерейщиком и малознакомым галерейным агентом из России. Или трип еще не завершен? Интересно будет узнать, как все было на самом деле, потом, когда марка закончится…

— Как ты находишь ночной Париж, Марго? — голос Жака вывел ее из забытья.

— Замечательно! — ответила Коша. — Говорят, он стоит мессы…

Нет. Это не марка. Это действительно Париж. По ящику показывали в «Клубе кинопутешествий» и в рекламных роликах, и в старых французских фильмах с Делоном, Депардье, де Фюнесом и Ришаром. Он — такой. Вот Триумфальная арка, вот Елисейские поля, вот Тур Эффель — Коша видела это тысячи раз, но ни разу не могла представить, что будет вот так запросто ехать в машине. Вот так — внезапно и непреднамеренно, не потратив ни цента, ни рубля, не покупая ни путевки, ни билета — по воле случая.

… зачем это понадобилось Рите? Возможно, Коша — контейнер, и Валерий хорошо знал, с кем заводил разговор. И теперь везет Кошу-контейнер на место. Зачем Рита завела эту историю с подделкой документов? Да просто — в том паспорте уже стояла виза, а у Коши — нет. Но отправить надо было ее. Почему-то именно ее. Или просто именно она подвернулась под руку.

Под ложечкой заныло. Коша изучала затылок Валерия и пыталась понять, что у толстого приятеля на уме. Неужели простое бескорыстие и любовь к искусству движут его помыслами? Не бывает. Ему уже не пятнадцать и не двадцать пять, а все сорок на вид. В это возрасте люди становятся суками. Может быть, не все. Но другого опыта у Коши не было. И сейчас она предположила, что у нечаянного благодетеля есть тайный помысел.

Толстый закурил. Пахнуло коноплей и осенью. Будто ощутив затылком взгляд, он обернулся, и Коша смущенно опустила ресницы.

— Хочешь? — спросил Валерий, протягивая косяк.

Она замялась. Надо ли? Надо бы, чтобы мозги соображали. Хотя можно ли что-то сообразить, не имея никаких данных? Может лучше не соображать, а дать случится тому, что должно случиться. И еще! Больше никакая она не Коша, и не Елизавета, и не Лиза Кошкина. Она — Марго Танк. Марго!

— Давай…

Марго поднесла косяк к губам и собралась вдохнуть, но не успела — бликуя катафотами рейверской куртки, посреди дороги металась девушка, и ее оранжевая сумочка-заяц маячила перед «Опелем» словно сигнал SOS. Клаксон, нажатый Жаком, нетерпеливо выругался, но вместо того, чтобы отскочить в сторону, девушка метнулась прямо под бампер. Плюшевый заяц размазался в рыжую молнию. Жак резко дернул руль, но девушка прокатилась по капоту и слетела на встречную полосу.

— Что там? — резко выкрикнул галерейщик.

Марго быстро оглянулась: темнота втягивала в себя неловкую маленькую фигурку на коленях. Девушка рыдала, размазывала по щекам слезы, кричала и махала дурацким рыжим зайцем.

— Она поднимается! — заорала Марго, путая французские и русские слова и размахивая косяком. — Она живая! Но, может быть, она сильно ушиблась? Надо остановиться и помочь ей!

— Пошла к черту! — брызнул ругательством Жак.

Валерий протянул руку.

— Дай сюда! Это шмаль, а не благовонная палочка!