Глава ПЕРВАЯ. ВОР, КОТОРЫЙ НЕ ВОР
— Ух ты! — заорал вдруг Ванька, подскочив на кровати чуть не до потолка. — Вот это да! Как же я раньше этого не замечал?
Наверно, надо сразу пояснить для тех, кто не читал о наших предыдущих приключениях, что Ванька — это мой младший братец, а меня зовут Борис Болдин, и вся наша семья — я, Ванька, папа, мама, кавказский овчар Топа (полностью — Генерал Топтыгин) и сорока Брюс Уиллис (которого членом нашей семьи можно считать только условно, потому что он вечно пропадает невесть где) живёт на северо-западе России, в краю озёр, через который проходит система Волго-Балта, к Санкт-Петербургу на север и к Рыбинскому морю на юг, и дом наш (огромный и красивый старинный дом, весь покрытый прихотливой деревянной резьбой) стоит на острове Солёный Скит, в одном из этих озёр. С одной стороны остров глядит на Город, а с другой — на заповедник, которым заведует отец, один из крупнейших заповедников в европейской части России. То есть, отец получается полным хозяином огромной местности, и к нему относятся с уважением и почтением даже всякие министры и банкиры из Москвы, приезжающие отдохнуть в гостевых комплексах заповедника, а уж о том, каким авторитетом он пользуется у всех местных жителей, на пятьдесят километров вокруг, и говорить не приходится. Даже Степанов, крупнейший местный мафиози и владелец чуть ли не половины города — старинных торговых рядов, переоборудованных им в комфортабельный рынок, гостиницы «Княжеская» (бывшей «Интурист»), одной из местных газет, завода ртутных ламп, электроинструментального завода и… Впрочем, ладно, Степанов — это совсем другая история, и я расскажу о нём при более удобном случае.
А пока продолжу. Дело было на выходной, в самом начале зимы, которая наступила на удивление быстро. Практически сразу же после нашего последнего приключения, о котором я рассказывал и которое назвал «Тайна острова Буяна». Кто помнит, во время этого приключения мы угодили в снежный буран, сменившийся грозой, а потом опять снежным бураном — редчайшее явление, подобное которому произошло лишь в тысяча шестьсот каком-то году, и мы, конечно, были в полном восторге, что нам довелось увидеть такое чудо. А после снежного бурана тепло так и не вернулось, и лёд установился очень быстро, и мы теперь не ездили в нашу школу в Городе на пароходике, типа паромчика («трамвайчике», как его называют местные жители), а бегали в неё пешком через лёд.
Так вот, был выходной, ещё утро, и ближе к обеду мы собирались прошвырнуться на другой конец острова, навестить смотрителя маяка, который с концом навигации совсем заскучал, а заодно и Топу выгулять, но сейчас, после позднего завтрака, мы сидели дома. Так приятно было ничего не делать после целой недели беготни. Ванька валялся на кровати и в очередной раз перечитывал «Хоббита», а я (тут дело не обошлось без язвительных комментариев Ваньки) устроился перечитать первую из моих вышедших книжек, «Тайну неудачного выстрела». Очень приятно, знаете, перечитывать самого себя, особенно когда перечитываешь себя в виде красивой книги, изданной крупным московским издательством. Ну, Ванька, естественно не упустил случая подразниться. А потом взял своего любимого «Хоббита» и устроился перечитывать — и читал, пока (с чего я и начал рассказ) не подскочил с диким воплем, совершенно меня ошеломив.
— Ты что? — спросил я. — Спятил?
— Да ты только погляди! — Ванька был вне себя от возбуждения. — Как фамилия хоббита?
— По-разному в разных книжках, — ответил я. — Или Торбинс, или Бэггинс.
Тут надо пояснить. У нас было два издания «Хоббита» — два разных перевода — и в одном из них фамилия главного героя была Торбинс, а в другом Бэггинс. Вообще, то издание, в котором хоббита звали Торбинс, нравилось нам больше — возможно, просто потому, что оно появилось первым и мы первым его прочли. Но мы приобрели «Хоббита» и в другом переводе — нам так нравилась эта книжка, что хотелось иметь её в разном виде. Нас, конечно, заинтересовала эта путаница с фамилиями, и мы спросили у отца, который отлично знает английский язык, откуда она взялась. Отец рассмеялся:
— Понимаете, по-английски «бэг» — это «мешок», «котомка», «торба». И один переводчик решил оставить фамилию как она есть, то бишь, Бэггинс, а другой переводчик решил перевести её на русский, чтобы русским читателям был понятен её смысл. Видимо, ему показалось, что смысл этой фамилии очень важен для понимания книги в целом. Вот он и сделал из Бэггинса Торбинса, потому что и «Мешочкинс» и «Котомкинс» звучат, согласитесь, намного хуже.
— То есть, у Толкиена, в настоящем тексте, Бэггинс, а Торбинс — это неправильно? — уточнил я.
— Ну, нельзя назвать это неправильным, — сказал отец. — Вообще-то, имена и фамилии не переводятся. Никто не делает из сэра Джона сэра Ивана, а из дона Базилио — дона Василия, хотя это одно и то же. Но бывают особые случаи. Например, вспомните, как Робинзон Крузо говорит: «Я решил назвать моего дикаря Пятницей, потому что встретил его в пятницу.» По-английски пятница — «фрайдэй». Но если бы переводчик оставил имя как есть, переведя: «Я решил назвать моего дикаря Фрайдэй, потому что встретил его в пятницу», то многие русские читатели ничего бы не поняли. Вот имя «Пятница» всегда и переводят с английского. Есть и другие примеры. Видно, один из переводчиков «Хоббита» решил, что тут как раз такой случай, когда фамилию героя обязательно нужно перевести, чтобы читателям было понятно, что она значит. Ну, чтобы все сразу догадывались, что хоббит Бильбо — странник по духу, которому судьбой начертано путешествовать с торбой за плечами, в самой невероятной компании.
