— Господин президент готов теперь принять вас.
Ник Картер встал и вошел в частный кабинет президента Соединенных Штатов Северной Америки, в тот кабинет, где в течение последнего полустолетия верховный глава славной Американской республики принимал своих советников и беседовал с ними о важнейших государственных делах.
При появлении Ника Картера президент встал и протянул руку знаменитому сыщику.
— Возьмите вон тот стул и садитесь напротив меня, — начал президент, — дело вот в чем: я вызвал вас из Нью-Йорка сюда в Вашингтон, разумеется, не по какому-нибудь пустяку. Речь идет о столь же досадном, как и не терпящем огласки деле, касающемся меня не столько как президента, сколько как честного человека. То, что я вам сейчас сообщу, вполне конфиденциально, и те услуги, которых я у вас попрошу, относятся только ко мне лично и совершенно не касаются моего официального положения. Я знаю из личного опыта, что вы умеете молчать и что на вас можно, безусловно, положиться, но некоторые обстоятельства вынуждают меня в данном случае с особенной настойчивостью требовать сохранения тайны. Никто не должен знать о том, что мы с вами будем обсуждать и решать. Мало того, никто не должен знать, что существует дело, интересующее и занимающее нас с вами. В крайнем случае придется придумать что-нибудь, скажем, какое-нибудь другое дело, которым можно было бы объяснить ваше появление в Белом Доме.
— Заботы обо всем этом предоставьте мне, — с неуловимой улыбкой заметил Ник Картер, — я могу принять свое решение лишь после того, как буду подробно осведомлен обо всем деле, во всяком случае…
— Другими словами, вы хотите, чтобы я не терял лишних слов и говорил совершенно откровенно, — прервал его президент, — вы правы, мистер Картер: время — деньги. Так вот, слушайте же. Здесь, в Белом Доме, да и не только здесь, но и повсюду, где я бываю, меня окружают невидимые шпионы, которые следят за моими действиями и которые осведомлены относительно каждого моего слова, независимо от того, беседую ли я здесь, в моем частном кабинете, с глазу на глаз с одним из министров или с тем или другим посланником или говорю где-нибудь в общественном месте, в парке или на гулянии. Я пустил в ход все имеющиеся в моем распоряжении средства, чтобы изловить распространителей сведений, которые, по существу своему, должны быть сохранены в тайне. Но я ничего не могу добиться, и даже самые способные из моих сыщиков разводят руками.
— Словом, я понимаю вас, что, — заметил Ник Картер, — содержание бесед, ведомых вами о вопросах высшей политики с ответственными лицами, становится достоянием посторонних лиц, и вы не можете себе объяснить, каким образом это происходит?
— Мало того, — ответил президент, — содержание бесед, которые я вел с глазу на глаз с сановниками о наиважнейших делах, через несколько часов, чуть ли не дословно появлялось в нескольких газетах.
— Однако, — заметил Ник Картер. — И вам не удалось обнаружить виновников?
— К сожалению, не удалось. Могу только сказать, что мне становится страшно при мысли об этом. Можно подумать, что тут орудуют какие-то сверхъестественные силы. Не смейтесь, мистер Картер, уверяю вас, вам будет не до смеха, когда вы поглубже вникнете в это дело. Хуже всего то, что нет никакой возможности добраться до этих шпионов, чтобы уличить их или положить предел их дальнейшей деятельности. А это приводит к весьма неприятным последствиям, так как поневоле приходится сомневаться в людях, считающихся достойными доверия. Вы понимаете, что я хочу этим сказать. Дело приняло такой оборот, что шпионы во что бы то ни стало должны быть обнаружены и притом как можно скорее.
— Понятно, — отозвался Ник Картер. — Когда именно вам пришлось в последний раз столкнуться с проявлением деятельности шпионов?
— Не далее как вчера я здесь у себя вел в течение получаса беседу с тремя господами о делах торговой палаты. Эти господа, так же как и я, имели полное основание не разглашать содержания и результата нашей беседы. Сегодня утром и во время прогулки я встретился с членом конгресса Гольдфоглем, и во время беседы с ним оказывается, что по прошествии шестнадцати часов после вчерашнего совещания он был полностью осведомлен о его результате, причем надо вам знать, что о самом совещании он не имел понятия.
— Не потребовали ли вы у него по этому поводу объяснений?
— Нет, это по существу дела было неудобно. Но по его манере говорить об этом деле видно было, что он совершенно не сознавал его конфиденциального характера, а полагал, что оно вовсе не так важно.
— Где происходило ваше совещание?
— Здесь, в Белом Доме, в конце южной веранды.
— Не мог ли кто-нибудь подслушать вас? Нет ли там поблизости окон, ниш, колонн, крупных растений, за которыми мог спрятаться кто-нибудь?
— Ничего подобного. Сами понимаете, что в последнее время я стал крайне осторожен. Я хорошо знаю, что во время совещания на расстоянии ста шагов в окружности не было ни живой души.
— В таком случае о подслушивании не может быть и речи?
— Вот то-то и оно. И тем не менее содержание нашей беседы уже сделалось достоянием гласности. Повторяю, те три господина нанесли бы явный ущерб своим собственным интересам, если бы огласили хотя бы одно слово.
