Как всегда, в метро было людно, все толкались, но когда я подошла к эскалатору, весь народ куда-то исчез. Задумавшись, я стояла на едущей вверх лестнице, пока не осознала, что вокруг звенящая тишина, не слышно даже гула мотора, и никого рядом, кроме мужчины, стоявшего несколькими ступенями выше меня. Вдруг он повернулся и стал спускаться — я с ужасом увидела, что это Фредди Крюгер. Он улыбался и протягивал ко мне скрюченные пальцы, шевеля прикрепленными к ним ножами, и я в панике бросилась вниз по ступенькам, но вдруг ступени слились в ровное полотно, и я с бешеной скоростью заскользила по ним, падая в пропасть.
Меня спас телефонный звонок. Охрипшим со сна голосом я пробурчала:
— Слушаю.
— Здравствуй, любимая! — раздалось из трубки.
Я в панике оглянулась: муж спал — или делал вид? Не может быть, чтобы звонок его не разбудил. Прижав трубку к уху — у нас очень сильная мембрана, — я недовольно ответила:
— Доброе утро, что случилось?
— Версаче убили!
— Что — у нас в районе?!
— Нет, солнышко, в Майами.
— Это что — ночной клуб?
— Нет, птичка моя, это географическое название. Успокойся, это в Америке. А если серьезно, то лучше бы у нас убили Версаче. Только что на нашей территории расстреляли машину с Хапландом.
— А кто это? Фамилия знакомая, напомни.
— Ну ты даешь! Это начальник бюро регистрации сделок с недвижимостью. Стрелял автоматчик с крыши, уже нашли место и оружие.
— О, Господи! Ну а я-то вам зачем? Там уже не протолкнуться небось от ваших и наших?
— Ну в общем, перезвони дежурному. Привет!
Но я не стала этого делать. Если понадоблюсь, сами найдут. А вот звонок меня взбодрил. Наш начальник уголовного розыска — душка: для каждой женщины найдет ласковое слово. А я у него прохожу по разряду «любимая женщина»: на каждом происшествии он первым делом осведомляется, причем очень громко: «А где моя любимая женщина?» — чем приводит в замешательство тех, кто его не знает, и все начинают понимающе на меня посматривать, а тетки — так не без зависти, только зря. Кроме полнейшего взаимопонимания в вопросах раскрытия преступлений, ничего между нами нету.
Правда, мужу своему я никак не могу втолковать, что, если кто-то называет меня любимой женщиной, это может быть просто шуткой, а не обязательно свидетельством измены.
Я живу с Игорем восьмой год, днем еще как-то его переношу, а вот ночью совсем тошно. Он это чувствует и бесится, орет, что, если я его не хочу, значит, трахаюсь на стороне. Я с негодованием это отрицаю, плачу от обиды.
Хотя, конечно, он прав — у меня есть любовник. Ошибка мужа только в том, что он путает причину и следствие: он думает, что я его не хочу, потому что у меня есть любовник, а на самом деле у меня есть любовник потому, что я не хочу мужа. И вот так всю жизнь: если кто-то из моих подруг заводит левые амуры, то у них это означает шампанское при свечах, лепестки роз в ванной и нежную любовь раскаявшегося мужа, когда он обнаружит правду и поймет, что своим невниманием довел жену до адюльтера. А я, как старый партизан, с риском для жизни выкраиваю время для свиданий, при этом смертельно боюсь, что в каблук моей туфли любящий муж засунул микрофон и мне будет предъявлено вещественное доказательство измены, после чего он приведет в исполнение смертную казнь.
У меня есть основания опасаться и того, и другого: и микрофона в каблуке, и смертной казни. Игорь работает криминалистом, специализируется на негласных методах наблюдения, а мастерство свое оттачивает в свободное от службы время. Во имя светлой цели сохранения семьи неоднократно прослушивал мои телефонные переговоры, и я не могла понять причин его осведомленности в моих женских секретах, причем вначале речь шла о вещах совершенно невинных, например: с некоторых пор он начал на дух не переносить одну мою приятельницу, и я терялась в догадках, что она такого совершила, а потом Игорь утратил бдительность и раскололся, что прослушал нашу с ней болтовню на тему ее терзаний — изменять мужу или нет — и с этого момента она перестала для него существовать как личность.
Любовник мой, как водится, оперативник. Ничто так не сближает, как совместная интеллектуальная деятельность. Наши отношения развивались по стереотипу: его прислали мне в помощь по убийству, и он стал совмещать приятное с полезным — некоторые опера вообще считают своим долгом переспать со следователем, если следователь — женщина, безотносительно к тому, нравится она или нет; как они сами говорят, «чтобы следователь лучше работал». Принялся вовсю обхаживать меня, не приезжал без шампанского, делал изысканные комплименты — и никакого фрейдизма. Пару раз он деликатно приглашал меня на свою конспиративную квартиру, то есть достоверно я не знала, что это за квартира, он рассказывал мне истории про уехавшую за границу тетю, чьей квартирой он пользуется с ее согласия, причем так, что жена о ней не подозревает, но уж больно это было похоже на «кукушку», а не на жилье, тем более женское: скудная обстановка, только спальня прилично выглядела, а посуда — исключительно для кофе и спиртного. Но мне, честно говоря, было все равно.
