Еще метр, другой, и Вадим Лавров, перевалившись через бруствер, спрыгнул в траншею. Потом подтянул винтовку с закрытым прицелом и осторожно поставил рядом. Через минуту в траншею свалилась и Люда Михайлова. Пестрый маскировочный костюм на ней был измазан глиной, капюшон сдвинулся на лоб.
— Фу! — выдохнула она. — Доползли наконец-то. А я уж думала — не выберемся…
Ее серые, с зеленоватым отливом глаза тепло, доверчиво смотрели на Вадима и как бы спрашивали: «Ну чего ты, командир, не радуешься?» Лавров молча стряхивал песчинки с затвора винтовки.
Из-за выступа траншеи показалась сгорбленная фигура солдата. Края пилотки на нем были опущены и закрывали уши, тускло поблескивала звездочка. Брезентовый ремень на шинели чуть съехал в сторону. Левой рукой солдат придерживал висевший на груди бинокль, а правой сжимал автомат.
— Ну что, снайпера́,— начал он издали, — опять впустую прогулялись? Учуть вас, у́чуть, а толку… Чего же это вы прохлаждались? Али на пару шуры-муры разводили?
Кровь бросилась в лицо Лаврову. От злости до боли в челюстях сжал зубы. Солдат подошел совсем близко. Лицо задубевшее, с редкими оспинками, обвислые усы основательно прокурены, около маленьких, глубоко посаженных глаз — густая сеть морщинок. На помятых погонах — три темные полоски. Сержант.
— Да как вам не стыдно! — вспыхнула Люда. — Вы хоть раз лежали там, в сотне метров от фашистов, под пулями и минами с той и с другой стороны? Лежали, когда даже пальцем ноги шевельнуть нельзя?
— Дык ведь я что? — остановился тот. — Мне ротный сказал, чтобы я посмотрел за вами, посчитал, сколько вы убьете. А вы ни разу даже не стрельнули…
— Уложить каких-то двух-трех колбасников, — глухо проговорил Лавров, — ума большого не надо. Это и вы сделаете. А вот снайпера ихнего достать — куда труднее. Второй день охотимся…
Сержант закинул за спину автомат, достал из кармана кисет и, развязывая его, спросил с ехидцей:
— Стало быть, он хитрее вас оказался? — Помолчал и добавил: — Пока вы ищете его, он успел помкомвзвода нашего чижало ранить. Дай бог, чтобы выжил.
— Перестань, отец, — сказал Лавров сержанту, — и без тебя на душе муторно. Пошли, Михайлова. — Прижав винтовку, двинулся по траншее. Вслед услышал:
— Учуть их, у́чуть…
«Где же он прячется? — думал Вадим, пробираясь по ходу сообщения. — Ведь каждый кустик, каждую кочку перед их передним краем изучил. Ничего подозрительного. В пулеметной трескотне даже того выстрела, что ранил помкомвзвода, не слышал».
Оглянулся. Люда шла следом. Кирзовые сапоги были ей явно велики. Впрочем, сама виновата. Были же нормальные сапоги, поставила сушить у печки и уснула. Один сапог и сгорел. На складе ничего подходящего не нашлось, вот и пришлось брать эти — как говорят, на вырост.
— Михайлова, — спросил младший сержант, — как думаешь, где «наш» фашист логово себе устроил?
Люда недоуменно дернула плечами, пошла потише. Эти проклятые сапоги! По целой газете в них засунула, по две портянки на ноги навернула, а все равно «на вырост» остается. А тут еще грязь налипла. Каждый сапог не меньше пуда весит. Хорошо, хоть этот бирюк младший сержант вопрос задал. Можно чуть потише пойти. А то набычился и прет, прет.
— Я все присматривалась к расколотому дереву около воронки от бомбы, — ответила она. — Но так ничего и не заметила. Трава вокруг него густая, высокая. Я, можно сказать, каждый стебелек «ощупала» глазами — никого. А сердцем чую — там он.
— Сердцем, — буркнул Вадим. — Нашла чем цель искать. Ты снайпер-наблюдатель. Значит, и искать должна глазами, а не каким-то там чутьем да сердцем.
— Да не только чутьем, — возразила Михайлова. — Когда мы уже уползали, показалось мне, будто впереди дерева что-то блеснуло. Вот тогда и начал бить по нам крупнокалиберный.
— Когда что-то кажется, крестись, — недовольно сказал Лавров. — Это еще бабушка моя говорила.
— А она случайно не была снайпером? — пошутила Люда.
— Случайно нет, в колхозе работает.
Вобрав голову в плечи, младший сержант ускорил шаг.
Миновали уже вторую траншею. Сейчас будет третья, а там и родная землянка. Неподалеку в кустарнике копошились минометчики — рыли землю, укладывали дерн. Наверное, огневую позицию готовили. Один из них, увидев Люду, растянул в улыбке рот и крикнул:
— Гля, славяне, «стеклышко» идет!
Вадим уже слышал, что с чьей-то легкой руки девушек-снайперов прозвали в полку «стеклышками». Хорошее слово. Ласковое, чистое. И, честно говоря, они этого заслуживают.
…Двенадцать их было, когда младший сержант Лавров по окончании школы снайперов прибыл в этот полк. Его тогда вызвал начальник штаба. Устроившись около землянки на пеньке, он внимательно листал красноармейскую книжку Лаврова. Волнистый смоляной чуб свисал до самых глаз. Лихо заломленная шапка-кубанка еле держалась на макушке. Вадим молча стоял рядом, вытянув руки по швам.
— М-да, — проговорил майор, — значит, в боях еще не были. Так, так. А стрелять-то умеете? — И, склонив голову набок, посмотрел на младшего сержанта.
— Шесть месяцев учили, — ответил Лавров. — На сто метров в пятак запросто попадаю.
— Запросто?! — удивился начальник штаба. Поднялся, пошарил в карманах. — Ах, жаль, пятака нету. А в гильзу из-под патрона попадешь?
