Гром нарастает…
Гром?!
Вспышка молнии!
Порыв ветра бьет в раскрытую форточку. Звякает стекло. Не разбилось.
Гром?!!
Шум отъехавшей машины.
Подоконник зазвенел от тяжелых дождевых капель.
Меня начинает колотить и я не в силах оторваться от окна. Похоже, весь ужас прошлого останется со мной и иногда будет напоминать о себе, как сейчас.
Крик не рвется наружу — горло першит от едва слышного шепота:
— Отчего у мамочки
На щеках две ямочки?
Отчего у кошки
Вместо ручек ножки?
Смешная «Приставалка» Саши Черного. Она мне очень нравилась в детстве. Закрыв глаза, я слушал, как мама её читает…Господи, что со мной? Что со мной происходит?
Снова гром, похожий на протяжную артиллерийскую канонаду. Почему похожий? Его рокот продолжает гулять среди домов, барабанная дробь дождя звучит сильнее.
— Отчего шоколадки
не растут на кроватке?
Отчего у птичек
нет рукавичек?
Отчего лягушки
спят без подушки?
Из какой-то солнечной, луговой дали доносится звонкий смех Светки. Озноб усиливается. Слышно, как стучат зубы, то ли выплевывая, то ли откусывая неистовые слова молитвы:
— Оттого, что у моего сыночка
рот без замочка.
Вспышка молнии так неожиданна, она ослепила. Ничего не вижу. Меня нет в комнате, я там, где гремит артиллерийский гром и слышен смех Светки. Я вспомнил на что, похожи ослепительные щупальца молний и рокот грозы — далекое эхо, другой ночи из иного мира. Туда не хочется возвращаться, но он тянет к себе, словно черная дыра, которая отделена от общего пространства «горизонтом событий». В неё можно войти, из неё невозможно выйти.
Темно. Распахнув руки, иду…
Навстречу…
Ночь раскололи взрывы и тарахтенье автоматов. Где-то во дворе ухнула утробным голосом бутылочного джина — мина. Задребезжали стекла, донесся звон осыпавшихся осколков.
Я раскрыл глаза — нет, это не сон. Черт! И не гроза!
Запоздалое озарение — вот оно! Всё-таки началось! Последний, глупый довод королей.
Вскочив с кровати, бросился к окну.
Улица грохотала. Слышался рев мчащихся бетеэров, чьи-то невнятные крики, ругань, дробный треск автоматов. Небо чертили огненные следы трассирующих пуль.
Штурм города!
В Mоскве всё-таки пришли к решению уничтожить республику Диктатора. Смешно, его терпели три года, делая вид, что ничего не происходит.
Над крышей дома, ревя разъяренным птеродактилем, пролетел вертолет, сыпля куда-то в ночь огненным пулеметным дождем. Последовала яркая вспышка и ничего не оставила от вертолета, впитала в себя стальную птицу, как аномальный треугольник. Вспышка погубила и восьмиэтажный дом под вертолетом — в квартале от меня. Раздался протяжный, гулкий стон взрыва. Я едва успел отшатнуться от окна, прежде чем от ударной волны, к ногам осыпались осколки.
Как в замедленных кадрах старого, черно-белого фильма — горшок с геранью раскачивался на подоконнике из стороны в сторону, наконец желание упасть пересилило. Он сорвался вниз. Треск разбившегося горшка показался громче прилетевшего грохота от взрыва.
Война!? Блицкриг. Молниеносные войны всегда несостоятельны.
Попытаются закончить за ночь. Действуют по ленинской системе: почта, вокзал, телеграф, виноводочные склады и конечно же — «Смольный», Белый дворец Диктатора.
Приехал отдохнуть и не предполагал, что попаду в такую кашу. Кто мог подумать, что в нашей, когда-то единой и дружной стране, такое возможно? Оказывается ещё как возможно!
Я медленно опустился на диван, пошарил по стоящему рядом журнальному столику в поисках спичек и сигарет, продолжая зачарованно пялиться в уже не такой мутный и темный провал окна. Ночь раздирали на части огненные вспышки. Дом задрожал, по улице черным бронтозавром резво пробежал, разворачивая мягкий асфальт, танк.
Хорошенький выдался отпуск. Дядя Слава предупреждал, что могут возникнуть этнические проблемы при встрече с подвыпившими аборигенами, но такое…
Когда не ладится на работе, в театре, лучший способ провести летний отпуск в дали от дома. Если предоставляется такая возможность — на юге: море, жаркое солнце, дешевые фрукты, а главное — большой частный дом. Одна половина в моем единоличном распоряжении, в другой — живет милая и приятная молодая семья.
Спичка чиркнула, но не зажглась. В дверь требовательно и громко стучали:
— Андрей! Андрей! Андрей! — донесся сквозь нервный стук голос соседа — Юры.
— Черт побери, — облегченно выдохнул я и побежал открывать дверь. Как идиот, от новой серии раздавшихся взрывов, по инерции спросил:
— Кто там?
— Сто грамм! Андрей! — истерично закричал Юра, не переставая барабанить в дверь.
Я открыл.
Юра стоял передо мной в одной майке и спортивных штатах, домашние тапочки на босу ногу. На начинающей лысеть голове, жесткие волосы сбились в комки и стояли дыбом.
— Ты слышишь, что происходит!? — возбужденно воскликнул Юра, проскальзывая в прихожую.
— Слышу, — буркнул я.
Проходя по коридору в зал, Юра заглянул в спальню.
— У тебя, как у меня — выбито окно.
Я пожал плечами.
— Война, — обречено вздохнул Юра, и мешком плюхнулся на заскрипевший под ним кожаный диван.
— Ублюдки! Мне наплевать на их политические амбиции! Причем здесь простые люди, причем здесь мы? — Он испуганно затих, пригнул голову. Где-то рядом бухнул взрыв, дом, как живой, вздрогнул.
