Айзек Азимов
Таинственное чувство
The Secret Sense (1941)
Перевод: Н. Аллунан
Чарующие звуки штраусовского вальса наполняли комнату. Повинуясь чутким пальцам Линкольна Филдза, мелодия то взмывала, то затихала. Он играл, прикрыв глаза, глядя сквозь ресницы полуопущенных век, и почти как наяву видел вальсирующие пары на вощеном паркете роскошного бального зала...
Музыка всегда околдовывала его подобным образом, наполняя разум видениями чистой красоты и превращая комнату в райское царство звука. Его пальцы в последний раз протанцевали по клавишам, вызвав к жизни изысканный пассаж, и неохотно замерли.
Он перевел дыхание и некоторое время сидел совершенно неподвижно, словно пытаясь уловить квинтэссенцию прекрасного в затихающих отзвуках, потом робко улыбнулся своему единственному гостю.
Гость, Гарт Йан, улыбнулся в ответ, но ничего не сказал. Между ними хватало приязни, но недоставало взаимопонимания. Они принадлежали к разным мирам, причем буквально: родиной Йана были гигантские подземные города Марса, а Филдз являлся продуктом все шире расползающегося по лику Земли Нью-Йорка.
— Ну, как тебе, Гарт? — нерешительно спросил Филдз.
Марсианин покачал головой и ответил со своей всегдашней скрупулезностью:
— Я слушал крайне внимательно и могу с уверенностью заявить, что это не вызвало у меня неприятия. Там заметен определенный ритм, который оказывает до некоторой степени Успокаивающее воздействие. Но красота? Нет, я ее не уловил!
На лице Филдза промелькнула жалость, более того — искренняя боль. Гарт поймал его взгляд и все понял, но и тени зависти не появилось в ответ в его глазах. Не без труда умостившийся в человеческом кресле тощий, высокий марсианин продолжал как ни в чем не бывало покачивать ногой, небрежно перекинутой через другую.
Филдз вдруг вскочил, порывисто схватил его за руку и потащил к роялю.
— Вот, садись сюда, на банкетку.
Гарт подчинился, добродушно заметив:
— Вижу, ты хочешь устроить небольшой эксперимент?
— Ты угадал. Мне приходилось читать об исследованиях различий в работе органов чувств землян и марсиан, но суть как-то всегда ускользала от меня.
Он нажал сперва до, потом фа той же октавы и вопросительно посмотрел на Гарта.
— Разница между этими звуками если и есть, — сказал марсианин, — то совершенно незначительная. Я уловил ее лишь потому, что тщательно вслушивался. Иначе я бы сказал, что ты извлек два одинаковых звука.
Землянин удивленно покачал головой.
— А вот так? — Он нажал до и соль.
— На этот раз я определенно слышу разницу.
— Что ж, похоже, все, что говорят о вас, марсианах, правда. Несчастные — природа наделила вас таким грубым слухом! Вы и не подозреваете, чего лишены.
Гарт Йан с философским видом пожал плечами.
— Нельзя страдать о том, чего никогда не имел.
Повисшее после этого недолгое молчание нарушил марсианин.
— Понимаешь ли ты в полной мере, что мы живем в уникальную эпоху? Впервые в истории установлен контакт между двумя разумными расами. Да, мы имеем возможность сравнить работу земных и марсианских органов чувств. Ты не находишь, что это само по себе позволяет узнать много нового и заставляет шире взглянуть на вещи?
— Это верно. Однако, похоже, по части тонкости ощущений природа оделила нас гораздо более щедро. Знаешь, в прошлом месяце один из наших биологов заявил, что вообще не понимает, как существа с таким грубым восприятием мира, как вы, сумели создать столь высокоразвитую цивилизацию.
— Все относительно, Линкольн. Нам вполне хватает того, что имеем.
Но душу Филд за переполняла обида на то, как несправедливо судьба обошлась с марсианами.
— Если бы ты знал, Гарт, как много вы потеряли. Вам никогда не познать красоты солнечного заката или цветущего луга. Не насладиться синевой небес, зеленью полей или золотом спелых колосьев. Для вас мир — всего лишь мозаика света и тени. — Он содрогнулся при этой мысли. — Вам не ощутить дивного аромата цветов. Даже столь немудрящей радости, как наслаждение вкусом простой здоровой пищи, вы и то лишены. Вы не чувствуете вкуса, запаха, не различаете цветов. Когда я думаю о том, в каком тусклом мире вы живете, мое сердце сжимается от жалости.
— Все перечисленные тобой радости для меня всего лишь пустой звук. Не трать на меня жалость — я не более несчастен, чем ты. — Он встал и взял трость, без которой не мог обходиться на Земле с ее большой силой тяжести. Однако слова Филдза, должно быть, все же задели Гарта, потому что он добавил: — Видишь ли, вы напрасно смотрите на нас свысока. Мы же не хвастаемся преимуществами своей расы, а ведь вы о них даже не подозреваете. — Он поморщился, будто сожалея о своих словах, и направился к двери.
Филдз некоторое время сидел, озадаченно переваривая последние слова Гарта, потом бросился за ним. Без труда догнав медленно ковыляющего марсианина, он уговорил его вернуться в комнату.
— Что ты имел в виду, когда говорил о преимуществах своей расы, о которых мы не подозреваем?
Марсианин отвел глаза.
— Забудь об этом, Линкольн. Твое искреннее сочувствие ранило мою гордость, и я сгоряча наговорил лишнего.
— Но не солгал, верно? — спросил Филдз, испытующе глядя на него. — Вполне логично, что ваше восприятие мира имеет свои преимущества, однако я не могу взять в толк, зачем вам это скрывать. Бессмыслица какая-то!