Сын Ра

Мой автобиографический роман «Сын Ра» выполнен в новом, достаточно необычном для современной литературы жанре, который представляет собой одну из разновидностей литературного импрессионизма — это так называемый «эзотерический роман — «колесо» (имеется в виду Колесо Времени), написанный в жесткой хронологии «реального времени». «Изюминка» романа — «колеса» состоит в том, что он пишется и публикуется постепенно, по главам — по мере поступления фактов и событий, происходящих в жизни главного литературного героя — как — бы «считывается» автором произведения с виртуального Колеса Времени, которое он мысленно вращает по часовой и против часовой стрелки. Этот универсальный принцип вращения Колеса предполагает также учет «триединства Времени» в художественной литературе, суть которого состоит в одновременном описании автором событий прошлого, настоящего и будущего; а также логическом увязывании их в единую сюжетную канву. Вся сюжетная линия романа мистическим образом, своеобразным колесом, вращается вокруг всего лишь одного литературного персонажа, в отдельно взятой истории которого, как в капельке росы, отражается новейшая История нашей великой Родины.

«Роман — «колесо» имеет завершенную концентрическую форму, поэтому, несмотря на все перипетии сюжета, финал романа, в конце концов, обязательно сойдется с его началом. Для усиления «эффекта присутствия» в центре описанных автором событий предусмотрено и специальное приложение к роману с богатым иллюстративным материалом в виде фонограмм авторской музыки и фотографий. Приятного Вам прочтения, просмотра и прослушивания!

Я родился солнечным июньским утром в небольшом, очень уютном сибирском городке, раскинувшемся на левом берегу величественной Оби. Моя мама долго пыталась избавиться от бремени, но я, видимо предвкушая грядущие превратности Судьбы, упорно не хотел покидать теплое, насиженное место. «Наверное, придется наложить «лапу»», — мрачно произнес врач-акушер Сергеев, со зловещей улыбкой доктора Геббельса подходя к столу, на котором лежали акушерские щипцы, называемые на профессиональном жаргоне «лапой». Его слова определенно возымели на меня действие, и я поспешил покинуть ставшее до боли родным убежище, возвестив мир о своем появлении тонким противным писком. Да и то сказать, по статистике около 90 % случаев применения «лапы» заканчиваются родовой травмой и слабоумием ребенка. Это в мои и Создателя планы явно не входило.

Роддом N2 г. Барнаула, где произошло это «космическое» событие, находится до настоящего времени практически в центре города. Слева здание роддома соседствует с шикарным, очень любимым горожанами кондитерским магазином «Лакомка», справа — с городским моргом и примыкающим к нему морфологическим корпусом мединститута. Архитектор, задумывая эту экзистенциальную архитектурную композицию, по всей видимости, был большим философом, давая роженицам возможность изо дня в день из окна больницы наблюдать печальную картину смерти и задумываться над бренностью человеческого бытия. Как я понял много позднее, именно под знаком земных удовольствий, символизируемых «Лакомкой», и постоянного ощущения смерти, которая не пугала, нет, но всегда вызывала почти болезненное любопытство и мистическое уважение, и присутствие которой, как Дамоклов меч, я постоянно ощущал всеми фибрами души, и пройдет вся моя дальнейшая жизнь. «Memento mori» — помни о смерти», — говорили древние римляне, и как же они были правы! Лишь конечность бытия заставляет человечество медленно, но все же двигаться вперед. Если бы Господь вдруг, шутки ради, вздумал дать Человеку бессмертие, Он обрек бы мир на вечную стагнацию и абсолютный хаос. Смерть — это вечный двигатель, вселенский источник прогресса, с гениальной прозорливостью подаренный Создателем нашему тленному миру.

Мое детство прошло безоблачно и вполне счастливо. Моих родителей огорчало только то обстоятельство, что я рос невероятно тщедушным «дрищем», в котором неизвестно в чем и как душа теплилась. Я мог не есть сутками, при этом всегда был заводилой всех мальчишеских компаний, игр и потасовок. Удивительно, но противнее ребенка, чем я, мне не приходилось в жизни встречать. Во мне, как будто, сидел какой-то чертенок, заставляющий делать постоянные гадости окружающим людям и устраивать мелкие провокации, за что я, вполне законно, получал по шее от старших товарищей, но уроков воспитания хватало ненадолго — не успевали сойти синяки и ссадины, как я затевал очередную пакость. В общем, старуха Шапокляк всегда была для меня невероятно притягательным образом и практически родным существом. Некоторые мои детские поступки до сих пор вызывают у меня чувство жгучего стыда, как будто я совершил их вчера.

Дело в том, что в детстве я был патологическим ябедой. Провоцируя ребят и нарываясь на конфликты, я тут же бежал жаловаться отцу, который всегда отличался крутым нравом. За этим неизбежно всегда следовала отцовская «вендетта», о которой во дворе ходили легенды. Мальчишеский фольклор из уст в уста передавали «предания», в которых славный Бэтмен «папа Эдик», работающий в то время следователем МВД, устроил стендовую стрельбу из табельного пистолета в парке Меланжевого комбината по бегущему кабану, роль которого успешно исполнил дебильный сын нашего слесаря из 33 квартиры Леня. И, хотя пули из пистолета Макарова лишь свистели над головой бедного Лени, срезая, как мачете, веточки березы, молва о героических подвигах доморощенного Бэтмена быстро распространилась от района ВРЗ до Жилплощадки — этих двух исторически конфликтующих территорий Барнаула, также, как и в известном американском мюзикле «Вестсайдская история». Не знаю, был ли в реальности этот факт, а отец всячески открещивается от этого, но событие произвело несомненный положительный эффект — меня стали бояться, а отца уважать. И здесь вновь проявилась моя противная, гнилая натура. Вместо того, чтобы «почивать на лаврах», по — павлиньи распушить хвост и радоваться жизни, я с удвоенной энергией бросился осуществлять новые провокации и пакости, вынуждая ребят избивать меня, несмотря на страх возмездия. И вновь заработала привычная схема: ребенка обидели, ябеда бежит к отцу, очередная «вендетта». Тут уже кончилось терпение у моего отца и перед каждой «спецоперацией» он «накладывал» по полной программе уже мне, выражая тем самым досаду на то, что стараниями сына превратился во Франкенштейна — пугало для всего двора. А ребята, в конце концов, объявили мне бойкот. Это был первый бойкот в моей жизни, который произвел на меня очень сильное впечатление. До сих пор от этого бойкота у меня осталось ощущение холода и гнетущего одиночества. А причиной послужило следующее событие.