Эта история началась в тот день, когда отец Василий познакомился с Марией Петровной. Священник как раз вышел во двор своего дома и даже зажмурился от ударившего по глазам ослепительного солнечного света. Густой влажный жар тут же осел у него на лице мелкими капельками пота.
– Мама родная, – пробормотал он. – Ну и пекло!
Прямо перед ним на мощенную бетонной плиткой площадку тяжело приземлилась сорока – клюв распахнут настежь, крылья бессильно опущены вниз. Священник звонко хлопнул в ладоши, но сорока и не подумала пугаться, а лишь осуждающе повела в его сторону круглым черным глазом и враскачку, как заправский моряк, побрела к сараю, в тенек.
Это лето в Поволжье выдалось настолько жарким, что даже листва начала осыпаться на истекающий блестящим гудроном, зыбкий, как плавленый сырок, асфальт еще в июле.
Отец Василий осмотрел округу сквозь бойницы прищуренных век и заметил бредущую к нему от дороги толстую тетку в белом. В том, что она идет к дому городского священника, не было никаких сомнений: здесь, в маленьком частном микрорайоне, расположенном на самой окраине Усть-Кудеяра, стояло всего-то восемь коттеджей, из них четыре недостроенных.
Да и к кому еще можно было отважиться идти в такую жару? Все нормальные люди попрятались по домам и, обрызгивая полы и стены, постели и коврики водой, отпаивались холодным кислым квасом. И лишь рано поутру да поздно вечером бедные устькудеярцы отваживались покинуть спасительные стены домов, и то лишь для того, чтобы сходить в булочную. Так что можно было смело утверждать: гостья идет к нему, и по весьма важному делу.
Священник невольно поморщился. Мысль о том, что ему, возможно, придется отпевать покойника где-нибудь в маленькой душной комнатке среди истекающих потом родственников, вызывала страдание. Но делать нечего, если надо, он поедет.
Тетка с явным усилием преодолела последние пятьдесят метров, прошла сквозь распахнутые настежь металлические ворота и подошла к крыльцу. Отец Василий пригляделся и встревожился: на бедной бабе лица не было.
– Что с вами? – Придерживая полы рясы, он стремительно спустился с крыльца и взял тетку под руку. – Пройдемте в дом...
– Помогите, батюшка, – просипела она. – Сил моих больше нет терпеть...
Священник помог тяжеленной тетке подняться по ступенькам, затащил в кондиционированную прохладу прихожей и провел в гостиную.
– Присаживайтесь...
– Батюшка, помогите, – еще раз взмолилась женщина, и отец Василий вдруг понял, что она еще достаточно молода – лет сорок, не больше... Просто была она женщиной из народа – обычной и незамысловатой, как стальной половник, и бесконечно далекой от всех этих новомодных изысков типа шейпинга, лифтинга и, как его?.. Кажется, дриблинга...
– Ну? Что у вас стряслось? – поинтересовался отец Василий.
– Ой, – тяжело вздохнув, покачала женщина головой и вдруг тихонько завыла: – Грех-то какой, господи!
– Оленька! – крикнул священник. – Принеси-ка нам водички!
* * *
Вытянуть из гостьи суть происшедшего несчастья удалось не сразу, тетка вздыхала, крестилась, роняла слезы, опускала глаза в пол и все время норовила заливисто, по-бабьи завыть. Впрочем, отец Василий знал, что делает, и после нескольких ласковых, успокоительных фраз тетка отошла и как-то внутренне примирилась с необходимостью рассказать все, как на духу, – а иначе зачем переться сюда, да еще по жаре. Но когда священник понял, в чем суть проблемы, он лишь поскреб черную кудлатую бороду: с таким он еще не сталкивался.
Во-первых, двадцатилетний сын Марии Петровны Вова жил во грехе. В смысле, с женщиной. Естественно, как теперь принято, вне брака. Во-вторых, делал он это вопреки воле матери, что и само по себе нехорошо. Но самым необычным было то, что его избраннице не так давно стукнуло сорок пять и была она ровно на пять годков старше его собственной матери.
– Я эту курву предупреждала, – горячилась постепенно пришедшая в себя Мария Петровна, – отвяжись от моего сына, а то я батюшке скажу, он тебе вставит по первое число!
– Вставит? – не сразу понял священник; он уже отвык употреблять подобный лексикон.
– Ну, да! В смысле, вздрючит! – охотно пояснила женщина из народа. – А то охамела совсем! – И надрывно, почти митинговым голосом добавила: – Вот времена пошли! Скоро уже на младенцев кидаться начнут!
Отец Василий крякнул. Пожалуй, он не рискнул бы назвать младенцем половозрелого двадцатилетнего парня.
– Я уж чуть было грех на себя не взяла! – вдруг истово перекрестилась женщина. – Как Вова к ней из дому насовсем ушел, думала подкараулить ее да и поленом по башке! Вы уж сделайте что-нибудь, пожалейте вдову... не доводите до греха!
Женщина снова залилась слезами.
Отец Василий дождался, когда она немного успокоится, обратился к ее смирению перед волей господа, к ее доброму православному сердцу, но вскоре осознал, что все без толку. Бабу как заклинило: или я, или она! Или Вовочка вернется домой, или я ее по башке поленом!
Честно говоря, особой охоты переться по такой жаре бог знает куда, чтобы примирить сына с матерью, у отца Василия не было. Но и отказать он боялся. Священнику уже выходили боком подобные отказы: сегодня ты с прихожанином поговорить не захотел, а назавтра он – покойник – случалось и такое... И ничего уже не изменишь.
