Лимассол, Кипр
Апрель 1292 г.
Стоя у восточного парапета квадратной башни крепости Колосси, Жак де Моле всматривался в необъятную ширь Средиземного моря, теплый бриз трепал его белый плащ и густую темно-рыжую бороду. Для рыцаря, чей возраст близился к пятидесяти, величественные черты его лица — прямой длинный нос, проницательные серые глаза, сведенные в одну линию брови и резко очерченные скулы — казались на удивление юными. Но густые, коротко стриженные волосы серебрились сединой.
Отсюда он не мог разглядеть берегов Святой земли, но готов был поклясться, что ощущает запах ее эвкалиптов.
Почти год минул с тех пор, как Акра, последний оплот крестоносцев в восточной части Иерусалимского королевства,>[1] пала под ударами египетских мамлюков.>[2] Осада длилась шесть кровавых недель, до тех пор, пока Великий магистр Гийом де Боже не отшвырнул меч и не сошел со стены цитадели, осуждаемый своими людьми. Де Боже ответил им:
— Je ne m'enfuit pas… Je suis mort. Я не бегу… Я мертв.
Подняв окровавленную руку, он показал стрелу, глубоко вонзившуюся ему в бок. И тут же упал, чтобы уже никогда не подняться.
И сейчас де Моле думал, не явилась ли смерть де Боже предсказанием судьбы самого ордена тамплиеров.
— Господин… — окликнули его по-французски.
— Да? — Де Моле повернулся к молодому писцу, остановившемуся на ступеньках лестницы.
— Он готов говорить с вами, — доложил юноша.
Де Моле кивнул и последовал за молодым человеком во чрево замка, скрытая под плащом кольчуга слегка позвякивала, когда он спускался по ступеням. Его провели в небольшое помещение со сводчатыми стенами, посередине которого на кровати лежал изможденный человек — новый Великий магистр Тибо Годен. Зловоние давно не мытого тела висело в воздухе.
Де Моле старался не задерживать взгляд на костлявых руках Годена, изъеденных язвами. Лицо больного было столь же отталкивающим — мертвенно-бледное, с желтыми глазами, тускло блестевшими в провалившихся глазницах.
— Как вы себя чувствуете? — Изобразить искреннее сочувствие де Моле не удалось.
— Так же, как и выгляжу. — Великий магистр уперся пристальным взглядом в кроваво-красный крест, украшавший плащ де Моле прямо над сердцем.
— Вы звали меня? — Несмотря на жалкое состояние Годена, он оставался главным соперником де Моле.
— Звал, чтобы обсудить то, что произойдет после моей кончины, — хрипло проговорил умирающий. — Есть нечто, о чем тебе необходимо знать.
— Я знаю лишь одно: вы отказываетесь собирать новую армию и вернуть то, что мы потеряли, — с вызовом ответил де Моле.
— Оставь, Жак. Опять ты… Папа умер и унес с собой в могилу всякую надежду на новый Крестовый поход. Даже ты должен понимать: без поддержки Рима у нас нет шансов выжить.
— Я этого не допущу.
Папа Николай IV, первый в истории католичества Папа-францисканец и сторонник рыцарей ордена тамплиеров, тщетно пытался заручиться поддержкой для нового Крестового похода. Он созывал синоды, пытаясь объединить тамплиеров и рыцарей ордена Святого Иоанна.>[3] Он собрал средства для снаряжения двадцати судов, рассылая эмиссаров повсюду, даже в Китай, и способствуя развитию новых военных альянсов. Однако несколько дней назад шестидесятичетырехлетний Папа скоропостижно скончался в Риме.
— Многие в Риме считают смерть Николая не случайной, — заговорщическим тоном сообщил Годен.
Лицо де Моле напряглось.
— Что?
— Его преданность церкви была неоспоримой. Однако Папа нажил себе много врагов, особенно во Франции. — Великий магистр поднял дрожащую руку. — Как известно, король Филипп предпринимает решительные меры, чтобы финансировать свои военные кампании. Сажает в темницы евреев, чтобы завладеть их имуществом. Обложил пятидесятипроцентным налогом французское духовенство. Папа Николай выступал против этого.
— Вы, конечно же, не утверждаете, что Филипп убил его?
Великий магистр закашлялся, прикрыв рукавом рот. Когда он убрал руку, на ткани остались капли крови.
— Просто знай, что Филипп жаждет диктовать свою волю Риму. У церкви же есть куда более серьезная проблема. Иерусалим подождет.
Де Моле долго молчал. Затем взгляд его вновь встретился с глазами Тибо Годена.
— Вы знаете, что покоится под храмом Соломона. Как вы можете отказываться от дальнейшей борьбы?
— Мы всего лишь люди, Жак. Господь сам защитит то, что покоится там. Неразумно думать, что в наших силах что-либо изменить.
— Отчего вы так уверены?
Годен нашел в себе силы слабо улыбнуться.
— Надо ли мне напоминать тебе, что на протяжении веков, до нашего прихода в Иерусалим, очень многие бились за право хранить эти секреты? Мы играли лишь незначительную роль в этом наследии, но я уверен, что мы не последние. — Магистр помедлил. — Мне известны твои помыслы. Ты силен духом. Люди уважают тебя и прислушиваются к твоим словам. И когда я уйду, ты наверняка попытаешься идти своим путем.
— Разве не в этом наш долг? Разве не в этом мы присягали Господу?
— Наверное… Но может статься, то, что мы прятали все эти годы, придется открыть миру.
Де Моле склонился ближе к изможденному лицу Великого магистра.
— Но это уничтожит все, во что мы верим!
— И на этом месте появится нечто более прекрасное. — Голос Тибо Годена упал до шепота. — Вооружись верой, друг мой. Вложи меч в ножны.
