Осень сорок первого выдалась в Забеседье недолгой — считай, сразу после так называемого бабьего лета, которое, как всякий год, так и нынешний, хвалилось солнцем, вокруг явственно обозначились приметы близкой зимы: все чаще, даром что вроде неожиданно, твердела намокшая и вязкая земля, делалась по ночам чёрствой да каляной и гулко, прямо до звона, отзывалась под колёсами телег; в воздухе же, прогретом в полуденную пору, пока царило солнце, пахло прелой травой и палым листом — не продохнуть; тем временем на разливах, в зарослях болотного хвоща, приречной осоки и камыша, что сухо шелестел по кочкастым и ещё топким берегам здешних озёр, по нескольку дней, словно скрываясь, лежал и не хотел таять гусиный лёд. Словом, где-то уже с середины октября осень и зима тягались друг с другом на невидимых весах. Впрочем, за этим явлением природы в тот год некому было в Веремейках особо наблюдать да размышлять, вспоминая былые, может, даже самые давние годы, когда, мол, тоже что-то похожее случалось, — ведь народный календарь всегда на таких вот сравнениях зиждился. И не только в Веремейках некому было наблюдать да размышлять. Война почти уполовинила народ в деревнях. И все-таки и в эту осень жизнь по обе стороны Беседи шла своим, крестьянским чередом: мужики, все больше престарелые деды и подростки, свозили на одужавших армейских лошадях снопы в гумна, чтобы высушить в овинах да обмолотить цепами на токах, ибо не в каждой деревне уцелели колхозные молотилки, а бабы сразу после поздней жатвы, чуя в утренних жёстких холодах близкие морозы, торопились выкопать из земли картошку-лозовку.
У немецких властей накануне зимы были свои заботы. Во-первых, беспокоило их скопление взрослого населения в городах. Поэтому в Минске, ещё летом, было напечатано в газетах, а позже, осенью, выпущено в виде листовки обращение городского комиссара, в котором бывших крестьян, что в годы «коллективизации и раскулачиванья» бросили хозяйства и перебрались в город, призывали снова вернуться на свои усадьбы: мол, жить в достатке теперь можно только в деревне, где «вновь создаются упорядоченные условия жизни под охраной немецкой армии». А во-вторых, на повестку дня ставился вопрос о «полном усмирении края». Все видели, что молниеносной войны не получилось, к тому же продвижение немецкой армии, особенно после взятия Смоленска, вообще с каждым днём замедлялось, потому необходимо было обеспечить на зиму безопасный тыл. Настало время оценить общее положение на оккупированной территории. Теперь фашисты уже по-настоящему хотели как можно подробней знать о настроении «захваченного населения». «Изучать жизнь» на оккупированной территории вменялось в обязанность многим службам. И вот на столе шефа полиции безопасности и СД появился документ, который был основан на информации этих служб, в том числе и на донесениях командиров айнзатцгрупп и айнзатцкоманд.[1]
«В настоящий момент, — говорилось в нем, — на настроение жителей влияют следующие факторы: А) Всеобщая надежда на возвращение Красной Армии. Этому способствует и стабилизация фронта в последние недели. Лица, поступившие в оккупационные учреждения, например, в городские управы, в полицию службы порядка и т. д., уже сегодня серьёзно обеспокоены тем, что будет с ними в случае нашего военного поражения. Ко всему вышесказанному добавляются слухи о том, что Сталин объявил всех, кто остался на оккупированной территории, государственными изменниками. Б) В сельской местности затягивается урегулирование земельного вопроса, так же как и вопроса о том, кто обязан платить за сданный хлеб и сельхозпродукты, и высокая ли это будет оплата; крестьяне требуют быстрей наделить их землёй, потому что объявления, расклеенные хозяйственной инспекцией „Центр“ о том, что ни коммунисты, ни помещики не вернутся и что приусадебные участки с этого времени переходят в собственность крестьян, не решают вопроса. Потому мы ещё раз подчёркиваем, что максимально твёрдое обещание срочно решить земельный вопрос и использование этого в пропагандистских целях не только при ведёт к подъёму настроения сельских жителей, но, более того, окажет влияние и на Красную Армию и на русский тыл… В) По-прежнему распространяются слухи о большевистском партизанском движении, в результате чего население волнуется и не может быть достигнуто полное усмирение края. Необходимо срочное вмешательство немецкой пропаганды с целью агитации и влияния на местное население. Не следует забывать, что оно полностью приучено к методам советской пропаганды довоенного времени.
Сомнения в пропагандистском влиянии на местных жителей немецких фронтовых газет, которые переводятся на белорусский язык, например «Барановичской газеты», уже были высказаны нами прежде. Необходимо также отметить, что фронтовые газеты с белорусскими страничками по немецким тарифам стоят 10 пфеннигов за экземпляр (например, та же «Барановичская газета»), т.е. в переводе на русские деньги — один рубль. В советское же время газета стоила всего двенадцать копеек, так что в глазах гражданского населения даже стоимость газет во много раз выросла. Даже «Минская газета», которая выходит на одной страничке, стоит пять пфеннигов, а белорусская «Витебская газета» — четыре пфеннига…
