Она приехала в наш двор
откуда-то из-под Тамбова,
её открытый, ясный взор
в миг привораживал любого.
Девчонка лет семи-восьми,
с каким-то шармом скандинавским.
Играла с местными детьми,
носила кепку залихватски,
с утра до вечера могла
гонять на роликах и скейте.
Но почему-то детвора
над ней смеялась…
Дети, дети…
В пылу наивности святой
вы так бессмысленно жестоки,
и не прощаете порой
уродства тел и душ пороки.
Малышка с русою косой
была воистину красива —
одеждой, телом и душой,
но почему-то молчалива…
А если вдруг заговорит,
то с губ срывается мычанье.
Девчушка жестом подтвердит
смысл непонятного признанья,
а дети прыснут за спиной.
Но, слава Богу, не услышит
их смех безжалостный и злой
та, чьё лицо румянцем пышет,
та, что с рожденья глухотой
отмечена жестоким роком
и постигала мир живой
за гранью звука одиноко.
………………………………………
Прошло три года…
Как-то раз
в конце дождливого апреля
я у подъезда собралась
садить кустарник и деревья.
А заодно взяла с собой
семян цветов для новой клумбы,
ведро с прохладною водой.
И вдруг ко мне
(кто бы подумал!)
бежит, торопится она,
и очень правильно, раздельно
кричит приветствия слова
(девчушку, кстати, звали Эля).
Я удивилась:
— Как же так…
Как говорить ты научилась?
(она читала по губам)
— Старалась… вот и получилось…
Хотите, я Вам помогу,
садить цветы или деревья?
я справлюсь, правда… я смогу…
— Конечно, справишься, я верю.
Вот только… твёрдая земля…
давай-ка мне сперва лопату,
а ты потом…
— Нет! Так нельзя!
Сама хочу… Сама!
— Понятно.
Ну что ж, вперёд!
И целый час
с таким терпеньем и любовью,
она, над клумбою склоняясь,
боролась с твёрдою землёю.
— Ух, непослушная трава,
какие корни отрастила!
Но ты поддашься мне… да-да, —
шептала девочка сквозь силу
и вырывала сорняки
умелой, маленькой ладонью.
— Вот здесь посадим васильки,
сказала я, —
а здесь — бегонию.
— О, нет… прошу вас… так нельзя!
Поверьте, будет не красиво —
ведь не созвучны голоса.
Ах, этот голос, темно-синий!
К нему бы белого чуть-чуть.
— Ты шутишь, девочка? Прекрасно…
— Да нет же… нет… цветы поют!
Я слышу это очень ясно.
Пусть не дано мне распознать
волшебных звуков человечьих,
но я умею различать
цветов улыбчивые речи.
Вот незабудки-малыши —
их звуки нежно-голубые,
и так приятны для души…
Хотя…
Ведь вы же не глухие,
и лучше знаете, чем я,
о чём всю ночь поют фиалки,
и замолкают — лишь заря,
коснётся венчика — как жалко!
Но только солнышко взойдёт,
хор одуванчиков встречает
лучей стремительный восход.
Душа на время замирает
от небывалой красоты…
(вот, кстати, место для пионов)
И мы садили с ней цветы,
подобно чутким дирижёрам,
сводя мелодию сердец
многоголосых музыкантов
в один божественный оркестр
весенних, дивных ароматов.
