Ты или охотник, или дичь, или действуешь, или устало плетешься сзади.
Фрэнсис Скотт Фицджеральд
Максим Измайлов постепенно привыкал к Москве, своему новому окружению и образу жизни. В июне они с женой отметили первую годовщину свадьбы, в сентябре ему исполнилось двадцать шесть лет. Он много работал, вел проекты, начатые Ларисой, заключал новые сделки. Держал в голове первое правило делового успеха: бизнес, как ребенок, должен все время есть и постоянно расти. И все же люди, приближенные к власти и большим деньгам, заставляли его ощущать свой главный изъян — брезгливость. Он не любил врать, не чувствовал азарта наживы, вечно сомневался в своей правоте. Ему не нравилось быть хищником. Впрочем, не хотелось становиться и добычей.
Отец пытался научить его играть в бизнес, как в покер, ложь называя блефом, оправдывая сделки с совестью не алчностью, но жаждой победы:
— Конечно, важно, сколько ты приобретешь с тем или иным решением. Но главное, чтобы каждый твой шаг прибавлял тебе знаний о мире. В конце концов, ты не обязан выигрывать всегда, это еще опасней, чем терять.
Отец, наверное, лучше Максима понимал, с кем имеет дело, и мизантропия его за все эти годы сделалась обыденной, расцветилась иронией.
— Миром правят омерзительные люди в отлично сшитых костюмах. Мы знаем о них только то, что нам положено. Кого оштрафовали за превышение скорости, кто потерял на акциях, кто бегал ночью пьяный и голый по теннисному полю. Кто вдул секретарше в Овальном кабинете. Простительные человеческие слабости. Они не любят рассказывать, за что убили Джона Кеннеди, сколько заплатили Горбачеву и какими секретами шантажируют Ангелу Меркель. По-настоящему важные решения принимаются в секретных резиденциях, подземных бункерах и термальных бассейнах. Но если ты хочешь зарабатывать, ты должен ловить эти сигналы в воздухе. И садиться за правильный стол.
Максиму часто намекали, иногда и говорили напрямую, что жена помогла ему занять самый счастливый стол в игорном зале. Те, кто хотел его этим задеть, не достигали цели. Он не видел смысла скрывать, что стартовал с трамплина, женился по расчету и дальше намерен добиваться своих целей последовательно и жестко. Кристина к тому же оказалась не самой плохой женой. Она по-своему любила его, гордилась победами, не подвергала сомнению его авторитет и не ограничивала свободы.
К тому же ей нравилась роль молодой замужней дамы. Она прилежно наряжалась к обеду, завивала локоны, для «поддержания полезных связей» старалась вытащить Максима на каждое светское мероприятие, которых в Москве случалось по дюжине на неделе. Максим видел, как ей хочется подражать покойной матери. Наверное, девочкой она мечтала всласть натанцеваться на балах, юбилеях, приемах в Кремле, куда по вечерам отправлялись ее родители, поцеловав дочек в кроватках.
Впрочем, Максима тоже пока забавляла эта игра в красивых, молодых и богатых героев романов Фицджеральда. Он любил смотреть, как жена спускается по лестнице в открытом платье, придерживая на груди меховую накидку. На губах ее дрожала разученная у зеркала улыбка, затененное волной светлых волос, ее лицо становилось лицом ее матери, и Максим чувствовал волнение и боль. Ему хотелось, задрав платье, трахнуть ее сзади прямо на лестнице, но почему-то ни разу он не попробовал это желание удовлетворить.
Жена досталась ему девственницей, это льстило самолюбию. Но подлинного целомудрия в ней он не находил. Подруги и модные журналы успели внушить ей, что женщина должна ублажать мужчину в постели, и в этом занятии она была так усердна, словно отрабатывала заданный урок. Сексом они занимались в положенное время, перед сном, раз или два в неделю, и это была довольно тягостная повинность. Максим не изменял ей и честно пытался добиться живой, настоящей близости, но все чаще ему приходилось исполнять супружеский долг, применяя фантазию или механические средства возбуждения.
Он нередко испытывал приступы паники, когда Кристина энергично набрасывалась на его гениталии или прыгала верхом, изображая вакхическую страсть. Глядя на ее искусственную грудь и всегда красивое бесстрастное лицо с перманентным макияжем, он невольно представлял, как в ней перегорают микросхемы и заклинившие шестеренки начинают перемалывать его член, застрявший внутри. Он пытался остановить ее, укладывал на спину, просил расслабиться, дать себе свободу, но уже через минуту веки ее распахивались, ноготки впивались ему в спину, а ноги сдавливали поясницу. Она заявляла:
— Я не могу лежать как бревно. Ты же сам будешь жаловаться.
В конце концов он смирился с тем, что их близость всегда будет механической, без провалов сознания, без нежности и трепета, и стал трахать ее спокойно и быстро, чтобы поскорее уснуть. Он сам не знал, откуда взял для нее прозвище Буратино, но все чаще мысленно называл ее так.
Сестра жены Аглая бо́льшую часть года путешествовала по Азии в компании друзей. Она вернулась загорелой, коротко стриженной, с татуировками на толстых лодыжках, с тяжелой расхлябанной походкой от привычки гулять босиком по песку, но, кажется, наконец была довольна жизнью. Она преувеличенно восторгалась джунглями и природой побережья, пересказывала вычитанные в интернете тайны древних храмов, смачно описывала странные и часто отталкивающие привычки местных жителей:
